Закон пустыни - Кристиан Жак

– Можно ли простить такое преступление?

– До скорой встречи, господин судья.

* * *

Нефрет предстала перед членами совета лекарей. Ее противники задали ей тысячу сложных вопросов, в самых разных областях профессии. Ошибок в ее ответах почти не было, и ее назначение на высокий пост было утверждено.

После смерти Небамона большое количество дел, касавшихся целительства, лежало без движения. Тем не менее, Нефрет попросила предоставить ей отсрочку, чтобы она смогла подготовить себе преемника в главной лечебнице. Ее новые функции показались ей столь сложными, что у нее возникло желание убежать, спрятаться где-нибудь в глухой деревушке и работать там простым лекарем, быть рядом со своими больными, наблюдать за их выздоровлением. Ей казалось, что она не готова руководить целой армией опытных лекарей и влиятельных придворных, управляться с целой армией писцов, наблюдающих за производством и распределением лекарственных средств, принимать решения, касающиеся благополучия населения. Когда-то она занималась одной деревней, сегодня на нее легла ответственность за целое царство, столь могучее, что им восхищались как друзья, так и враги. Нефрет мечтала о том, чтобы уехать с Пазаиром, укрыться в маленьком домике в Верхнем Египте, и там, глядя на холмы и скалы Западных Фив, наслаждаться мудростью и целесообразностью смены дня и ночи.

Ей очень хотелось поделиться своими мечтами с Пазаиром, но когда он вернулся с работы, на него невозможно было смотреть.

– Прочти этот указ. – Он протянул ей прекрасно выделанный папирус с печатью фараона. – Прочти вслух, прошу тебя.

– Я, Рамсес, хочу, чтобы небо и земля пребывали в радости. Чтобы те, кто прячется, вышли на свет, чтобыникто не страдал от совершенных ошибок, чтобыузники покинули свои узилища, чтобы зачинщики беспорядков успокоились, пусть на улицах поют и танцуют. Это амнистия?

– Всеобщая амнистия.

– Такое когда-нибудь было?

– На моей памяти нет.

– Почему фараон принял такое решение?

– Не знаю.

– Кадаша это тоже коснется?

– Амнистия касается всех, – повторил потрясенный Пазаир. – Преступление Кадаша забыто, Ашера уже никто не ищет, убийц оставили в покое, процесс против Денеса заброшен.

– Ты не сгущаешь краски?

– Это поражение, Нефрет. Полное и окончательное поражение.

– Может быть, тебе обратиться к визирю?

* * *

Кем открыл дверь камеры. Кадаш выглядел спокойным.

– Ты пришел меня освободить?

– Откуда ты знаешь?

– Это было неизбежно. Хорошие люди всегда торжествуют.

– Объявлена всеобщая амнистия.

Кадаш отступил. Взгляд нубийца был свиреп.

– Не поднимай на меня руки, Кем! По отношению к тебе никакого снисхождения не будет.

– Когда ты предстанешь перед Осирисом, он заткнет тебе глотку. Демоны, вооруженные ножами, искромсают твое тело в клочья.

– Оставь при себе эти детские сказки! Ты обращался со мной неуважительно, ты позволил себе оскорбления в мой адрес. Тем хуже для тебя… Ты пропустил свой шанс, и твой друг Пазаир тоже. Пользуйся своим положением, ты не долго останешься на этом посту.

* * *

Визирь Баги опаздывал. Постоянное чувство усталости, опухшие руки и ноги и боли в спине заставили его воспользоваться услугами носильщиков, которые должны доставить его к месту службы. Как всегда, его ожидало большое количество высоких чиновников, которые хотели поговорить с ним, рассказать о своих проблемах и узнать его мнение. Несмотря на то, что Пазаир не записывался к нему на прием, визирь принял его первым.

Судья не мог сдержать своего гнева.

– Эта амнистия невозможна.

– Прошу вас выбирать слова, старший судья. Указ подписан лично фараоном.

– Мне трудно в это поверить.

– Тем не менее, это так.

– Вы его видели?

– Он сам продиктовал мне этот текст.

– И вы никак не отреагировали?

– Я не скрыл от него своего удивления и непонимания.

– И это его не смутило?

– Рамсес не был склонен вступать в спор.

– Нельзя допустить, чтобы такой негодяй, как Кадаш, избежал наказания!

– Амнистия касается всех, судья.

– Я отказываюсь исполнять ее.

– Вы обязаны подчиниться, как и я.

– Как можно принять такую несправедливость?

– Я стар, вы молоды. Моя жизнь подходит к концу, ваша только начинается. Каково бы ни было мое мнение, я обязан молчать и подчиняться. А вы – не совершать глупостей.

– Мое решение принято – при любых обстоятельствах.

– Кадаш отпущен на свободу, его приговор отменен.

– А Ашер, вероятно, снова займет свой пост?

– Его злоупотребления забыты. А если он сумеет все объяснить, то сохранит свое положение.

– Не прощен только убийца Беранира, потому что его так и не нашли!

– Мне тоже горько все это видеть, но у фараона, видимо, были основания так поступить.

– Его мотивы мне неинтересны.

– Тот, кто восстает против царя, восстает против самой жизни.

– Вы правы, визирь Баги. Поэтому я не могу больше оставаться в этой должности. Завтра я подам вам заявление о моей отставке. С этого момента я больше не старший судья.

– Не торопитесь, Пазаир.

– А вы на моем месте действовали бы по-другому?

Баги промолчал.

– Мне остается лишь попросить вас об одном одолжении.

– Пока я визирь, я сделаю для вас все, что в моих силах.

– Моя просьба противоречит правосудию, которое нам с вами так дорого. Оставьте Кема на посту начальника стражи.

– Я так и хотел сделать.

– А что будет с Нефрет?

– Кадаш сошлется на то, что был избран раньше нее, и подаст в суд, чтобы вернуть себе пост старшего лекаря.

– Он может не волноваться; моя жена не намерена бороться с ним. Мы с ней уезжаем из Мемфиса.

– Как это все ужасно!

* * *

Пазаир представлял себе, как Денес пирует со своими приятелями. Удивительный указ фараона полностью восстанавливал их репутацию. Чтобы оставаться уважаемыми людьми, им нужно только не совершать необдуманных поступков и продолжать вести к цели свой заговор, корни которого так и остались неизвестными Пазаиру – теперь уже навсегда. Скоро появится и полководец Ашер, и он, конечно же, сумеет объяснить свое отсутствие. А что же Сути, где он сейчас и жив ли? Пазаир чувствовал себя разбитым, полным отвращения ко всему, а вокруг него летали ласточки. Их становилось все больше и больше. И вот уже сотня птиц с радостным щебетом кружилась вокруг, касаясь его крыльями. Наверное, они благодарили его за то, что он спас одну из них? Прохожие на улице останавливались, тронутые этим необычным зрелищем; им приходила на ум поговорка: «Кого любят ласточки, того любит царь». Стремительные, грациозные, жизнерадостные, птицы сопровождали Пазаира до дверей его дома, подбадривая легкими касаниями шелковистых серо-голубых крыльев.