Слезы русалки - Надежда Виданова

голосом – запели песнь Сыну Божьему.

Вадим вспомнил слова, он заучивал их в детстве вместе с Сашей, который тогда пел в церковном хоре. Как же Вадим веселился! Саша и церковный хор. Как это вообще можно сопоставить? Умора, смех, можно рехнуться от веселья! Подумать только – Саша и церковный хор!

И тем не менее, пел Саша волшебно, особенно " Свят, свят, свят Господь Саваоф"! В общем хоре Вадим слышал только звучный чистый голос брата. В Сашиных устах каждая строчка звучала победным кличем, добиралась до сердца, надолго потом в нем оставаясь. Саша гениален, без тени зависти думал тогда Вадим, воистину нет на свете творческой деятельности ему не подвластной. Такие мысли проскальзывали при том, что Вадим всю жизнь завидовал брату и обычно не готов был признать Сашин талант. Но Сашин голос в церкви все же трогал сердце Вадима. Сама зависть, эта королева людских страданий, стихала, поражённая своей ничтожностью.

Если б сейчас его услышать! Вот бы Саша сейчас стоял рядом с ним и пропел бы: "Достоен еси во все времена пети быти гласы преподобными, Сыне Божий, живот даяй, тем же мир Тя славит".

– Ты где блин ходишь? Я тут тебя искать что ли нанялся? – Беспокойно спросил дядя Гера, когда Вадим вернулся к нему. – Я думал, ты удрал втихушку.

– Я ставил свечку, – ответил Вадим.

Выходя из храма, он понял, что спокоен и полон сил, которые хотелось вложить во что-то благое и мирное. Он душой чувствовал, что ступает на новый этап своей жизни, пока до конца не понятный, но более высокий и правильный.

Тонкий стан обвивает он грубой рукой,

Взглядом смотрит чужим, похотливым.

Неужели не помнишь, как шли мы с тобой,

Держась за руки летом счастливым?

Чем тебя привлекло в нем? Богатство и власть?

Или спесь и походка брутала?

Если б знать мне, что горя не выпьешь ты всласть,

Что он любит тебя без обмана.

Отвернуться бы надо, но я все гляжу,

И схожу с ума в злобе всесильной.

Но решимости все же не нахожу,

Принять факт, что с другим ты мужчиной.

Опять ночью меня будет мучить тот сон,

Как в объятьях его ты смеёшься,

Забывая, как наши сердца в унисон,

Бились сильно. Ты может вернёшься?

Глава 32

Саша ждал Виктора с нетерпением, граничащим с помешательством. Он с самого утра был возбуждён, предчувствуя, что этот день станет необычным и знаменательным. Они с Виктором условились встретиться на нейтральной территории, в одной из пустующих комнат гостевого дома. Туристический сезон подошел к концу, гостевой дом был тих и задумчив. Но сегодня Саша разыграет перед этими стенами настоящее представление.

Саша взял с собой портрет Лидии в гробу. Он поставил его на мольберт и сел ждать Виктора. Еще целый час.

Саша развлекал себя тем, что представлял реакции Виктора на этот портрет. Наверняка у него вытянется челюсть, в глазах зародится страх, его просто парализует на месте.

Саша вспомнил ужас в глазах Лидии, как она пятилась от этого портрета и заикалась, произнося что-то невнятное. Саша был с ней жесток, конечно. Но это в прошлом.

Вера тоже сто раз переменилась в лице, увидев эту картину. А ведь она даже не знала и Лидию.

Да уж, портрет, конечно, силён. Как там говорил Виктор? Смерть – это стихия Лидии. Но Саша вдохнёт в неё жизнь. Этот ублюдок Виктор не прав. Пусть даже не воображает, что понимает Лидию больше, чем Саша.

Он бессильно улёгся на постель, его пожирала ревность. Лидия мертва, говорил он себе, ревновать ее бесполезно и ни к чему. Но Саша не мог отделаться от ненависти к Виктору, его жгла коленным железом мысль, что Лидия его любила и даже понесла от него дитя.

А между тем Виктор все не шёл. Очень странно, обычно он отличался пунктуальностью. Виктор опаздывал уже на двадцать минут, Саша с гневом понял, что скорее всего Виктор передумал. Трусливая собака.

Но потом в дверь номера постучали.

Саша с таким нетерпением ждал Виктора, но теперь будто заставлял себя идти открывать ему дверь. Его била мелкая необъяснимая дрожь, как при их первой встрече. И он совершено не в силах ее унять.

Саша все же пустил Виктора. Тот вошёл в своей элегантно-небрежной манере, его здоровое энергичное лицо сияло доброжелательностью. К Саше постепенно начало возвращаться спокойствие.

– Я припозднился, простите, – Виктор лениво оглядел помещение.

– Ничего, – сквозь зубы промямлил Саша.

– Свежая работа? – Спросил Виктор, указав взглядом на Сашину неоконченную картину. Саша с недавних пор стал писать ее в этой комнате вдали от Вериных глаз, Виктор позволял Саше это. Отчего-то при жене Саша не мог провести кистью. Даже солнышко не мог вывести карандашом для Лиды. У Веры дурной глаз. Или же наоборот излишне благочестивый для Сашиных безумных шедевров. – Каким мрачным вы все же видите ваш дикий пляж. Вы вообще все видите в мрачном свете?

– Я в принципе довольно мрачный художник, – ответил Саша. – Обернитесь, вы ведь пришли посмотреть на портрет Лидии.

Виктор повернулся и застыл. Потом его губы медленно растянулись в усмешке, лицо и тело затрясло от беззвучного смеха, словно он был эпилептиком. Затем он запрокинул голову назад и громко расхохотался.

Саше, которого самого иногда бросало в дрожь от своей картины, был поражён такой реакцией. Он списал ее на истерический припадок. Но Виктор внезапно совсем успокоился.

– Дааа, – медленно протянул он. – Пожалуй, лучшего изображения нашей с вами Лидии и не вообразить. Вы меня удивили, Саша. Я думал, что вы ремесленник и менее чуткий художник. Ан нет. Если отбросить шуточки-прибауточки, то картина просто шедевр. Я бы на вашем месте с ней где-нибудь выставился. Мертвая невеста Лидия. Да, это все про неё. В вашем случае, Саша, она, надобно сказать, не продешевила. Браво, художник! Я готов отдать полцарства за портрет, превзошедший все мои ожидания. Умножьте оговорённую цену на два. Клянусь, вы заслужили.

Сашино лицо сделалось страшным.

– Предлагаю залить лодочку лунным светом, – Виктор подошёл к неоконченному изображению дикого пляжа. – А в лодочке дорисовать ещё человечка. А потом и молодую женщину, которую два человечка светлой ночью опускают на дно. Мне кажется, что композиция просто конфетка. Не благодари.

– Так ты все знаешь! – На одном дыхании произнёс Саша.

– Ну, конечно же знаю, – Виктор рассмеялся добродушным