Охота на медведя - Петр Катериничев

Особняки никакого «товарищества» не представляли. Нет, дорожки были ухожены, территория вылизана и безопасна: эдакий кусочек Нью-Джерси в самом центре России. Еще бы гномиков... Нет. Гномики живут в Цюрихе, это даже кошкам известно. А здесь за каждым забором киплинговские джунгли. Где каждый — сам за себя.

Олег чувствовал себя превосходно. То ли кофе был настоящим, да еще и мастерски приготовленным, то ли — как в драке: кончалось время ожидания, близилось время действия, и умные железы выбрасывали потихонечку бодрящий адреналин в кровь, чтобы не убить его в случае настоящей схватки безмерной дозой.

«Гуляй, солдатик, ищи ответа...»

Рулить по ухоженным до зеркальности австрийских автобанов дорожкам — одно удовольствие. Вот только «Нива» в эдаких декорациях — как «Москвич» на просторах Невады: существо экзотическое.

А вот и шале. Выстроено несколько экстравагантно, но, надо полагать, удобно для пользователей. Красивая подсветка, красивые сосны... Что за этой декорацией?

Все ненужные мысли исчезли, ушли, растворились... Осталась лишь уверенность: победа благоволит смелым. Тем, кто смеет ее желать. Тем, кто ее достоин.

Женя Ланская вышла встретить Гринева, как только он припарковал машину.

Она была в джинсовой рубашке навыпуск и свободных вельветовых джинсах. Олег успел взглянуть на экран компьютера. Меченный маячком субъект был рядом.

...Что он помнил еще, кроме вельветовых джинсов? Что было там, в квартире Мурдина? Ботинки? Кроссовки? Мокасины? Он не помнил. Помнил только вельветовые джинсы и яркую вспышку, отправившую его в беспамятство. Что он упустил? Ну да: он никогда не видел фотографии Евгении Александровны Ланской. Ее описала по телефону Леонида Витальевна. И все. Но ее же принимали на раутах! Принимали. За кого?..

Олег закрыл «лэптоп», опустил на пол, под сиденье, спрыгнул, захлопнул дверцу. Растянул губы в улыбке.

Женя уже спустилась по лестнице, мельком взглянула на него, странное разочарование отразилось на ее лице... Она словно притормозила на полпути; так бывает с людьми, торопящимися заключить кого-то в объятия и натыкающимися на холодный, полный бессознательного неузнавания взгляд.

Чувствуя жуткую, непонятную неловкость, Олег развел руками:

— Я приехал. И кажется, вы не рады.

Женя изобразила на губах улыбку:

— Странно. Но — пройдемте в дом.

Они поднялись в прихожую, прошли холл, оказались в столовой. Стол был сервирован на двоих, горели свечи.

— Что — странно? — спросил Олег. Лицо девушки было непроницаемым, но губы уже сложились в гримаску готового заплакать ребенка.

— Вы приехали... по делу, Олег. — Вздохнула печально:

— Значит, интуиция меня не подвела.

— Почему вы так решили? Потому что я — без букета?

— Дежурные букеты мне так же неинтересны, как и вам. Просто... Была у меня мысль: надеть малиновое платье и шею украсить рубинами... Вы не находите, что это было бы смешно?

Она подошла к столу, задула свечи на канделябре, зажгла верхний свет.

— Так лучше, не правда ли?

— Не уверен.

— Я уверена. У вас в глазах столько тревоги, что ни к чему множить ее мнимыми плащами теней, какие свивают свечи...

— Очень поэтично.

— Это из песни. — Девушка вздохнула, уже вполне справившись с собой.

Улыбнулась устало:

— Но ужином я вас накормлю. Как обещала. Шашлык из свинины.

Хорошо прожаренный. Печеный картофель. Маслины. Томаты. Соусы. Бургундское. Вам налить бокал?

Смущение Олега росло. Ему было так неуютно, что и сказать нельзя...

— Или — бог с ними, с формальностями? Стаканчик бренди для храбрости? И — излагайте свое дело. Ради которого вы примчались сюда в третьем часу.

— Не обижайтесь, Женя...

— Я не обижаюсь. Итак, что вас интересует? Знакомство с моим папой?

Знакомство с дядей Максимом? С кем-то еще? Вы же деловой человек, не стесняйте себя глупыми правилами. — Девушка снова вздохнула, на глазах появились слезы. — Только не нужно на меня так смотреть. Я сейчас говорю и делаю что-то несуразное... А что прикажете делать девушке без определенных занятий, вся печаль которой — в том, что ее ник-, то не принимает всерьез? И в том, что она — дочь своих богатых родителей? Ну не виновата я в этом, понятно? Только не говорите, что меня деньги испортили!

— Чаще портят не деньги, а их отсутствие.

— Деньги... Что они дают? Прежде всего и всего лишь — иллюзию свободы.

Быть там, а не здесь, жить так, а не иначе. Человек словно проплачивает билет, которым никогда не воспользуется. Как мой отец. Как моя мама. Как я. Деньги не прибавляют ни таланта, ни удачи.

— Но могут подготовить успех и облегчить подъем.

— Пусть так. Но я в этом не виновата!

— Разве я вас обвинял, Женя?

— Хуже. Вы отнеслись ко мне... как с средству. Ко мне все относятся как к средству. Одни — как к средству с кем-то познакомиться, коллеги-художники — чтобы подкормиться или подзанять деньжат, которые они никогда не отдадут...

— Вы же сказали, что вас это не раздражает...

— Это — нет. Вы ведь поняли, что меня раздражает?

— Да.

— Жаль.

— Что — жаль?

— Что вы — такой умный и проницательный молодой человек, но притом — такой же, как остальные. Жаль.

Женя плеснула себе в стакан джина, выпила махом, мотнула головой:

— Что остается бедной девушке? Напиться, вот и все.

— Женя...

— Не нужно реверансов. Что вас интересует, Гринев? Или — кто?

— Вы живете в этом доме одна?

— В каком смысле... А, вот что... Да. И почему вас это интересует?

— И сейчас мы одни?

— В доме — да. Внизу, в цокольном этаже, есть охранник.

— Он... он может нас слышать?

— Нет. Входить в жилые помещения он имеет право, только если я его вызову.

Или если произошел взлом и в дом проник злоумышленник. Гринев, может быть, вы объясните, что все это значит?

— Вам это нужно?

— Да. По крайней мере, я не буду чувствовать себя оскорбленной.

— Если женщина захочет почувствовать себя оскорбленной, она приложит к этому все усилия.

— А вот это — уже бестактно.

— Да уж какой такт от любителя наживы.

— Кажется, вы разозлились. Я слишком много разговариваю?

— Может быть.