Чёрный снег: война и дети - Коллектив авторов

class="v">Вы – творение народа!

Нет камня, к судьбам нашим безучастного.

Нет равнодушных в горестях и счастье.

Кирпич, гранит и мрамор (очень редко!) —

вот тяжкий труд отцов и дальних предков!

Заводы, фабрики и для жилья строенья

пусть не всегда достойны вдохновенья,

но в памяти людской они остались,

с народной нашей жизнью обвенчались.

Так что ж?..

   Отдать их в лапы чужеземцам?

Нет, нет и нет!

      Скорее разорвётся сердце!

За горизонтом надежды

Баллада о старой солдатке

Нe веря в справок службу городскую,

что ошибиться может – и не раз,

она свою надежду горевую

хранила, словно золотей запас.

Не выезжала вовсе из посёлка,

хотя окрест

родных немало мест,

и всё к шагам прислушивалась только,

и всё мечтала крикнуть:

«Здесь мы! Здесь!

Мы никуда из дома не уедем,

а коли в поле или на лугу,

известно, где мы, старикам-соседям.

Их пятая изба на берегу!..»

Но нет шагов!..

Устала почтальонша

на вечные вопросы отвечать.

И дочка подросла…

И годы больше, больше…

Хворобы да седи´ны не унять!

И вот однажды, сильно занедужив,

произнесла в преддверии конца:

«Беда моя —

не дождалась я мужа!

Теперь ты

ожидай с войны отца!..»

Уж не года прошли – десятилетья.

Впервые дочка собралась к родне

и очень строго наказала детям:

«Оставьте нá ночь

свет гореть

в окне!..»

Я вижу через всей страны просторы

далёкий свет

крестьянской той избы.

Он может победить

любое горе

и возвеличить роль

простой судьбы.

Надежды свет,

любви

и ожиданий,

в которых вся

народная душа,

России всей

во всей красе

сиянье,

пост вечно боевой

у рубежа.

Мебель, пережившая блокаду

Комната блокадника в музее…

Всё, что осталось от блокады,

Пока ещё – жилья черты,

Кому-то – до сих пор отрада,

кому-то – символ нищеты.

Ни на серванты, ни на стенки

буфет никак не заменить.

Кому-то ветхую кушетку

за ветхость надо извинить.

Есть реставраторы, конечно.

Случайно одного нашёл.

Он взял и кресло спас навечно,

и получилось хорошо!

Не та обивка. И круглее

два подлокотника теперь…

Родное всё всегда роднее

во дни немыслимых потерь!

В домах богатых не гощу я

и даже просто не зайду.

С блокадниками всё грущу я.

Я в них друзей навек найду.

Мне обязательно покажут

они какой-нибудь предмет

и, подойдя, погладят даже,

сказав: «Он – из блокадных лет.

И этот стол,

                    буфет вот этот…

Его мой прадед покупал!»

B домах блокадных столько света —

нигде светлее не видал!

Он всё ещё шагает по Москве

Ему завидовали, потому что чисто внешне ему всё доставалось легко, как мне сказала одна наша общая знакомая – «играючи». Гена ШПАЛИКОВ, ГЕНОЦВАЛИКОВ… Такие прозвища придумывали ему соперники по киноэкрану, а ведь без него нет в искусстве кино и в жизни 60-х годов…

Сколько светлых людей до горечи жалко мне!

Я оглянусь – нигде

нет Геннадия Шпаликова!

Вот уж талант – так талант!

С лёгкостью всё творил он.

Всё как-то шло на лад.

Видно, имелись крылья.

Их подрезáли ему.

Крылья опять вырастали!

В кинотеатрах во тьму

песни его звучали.

Что-то порой упрощал,

что-то недоговаривал…

Сказок не обещал.

Правды никак не утаивал.

Был, говорят, шумлив.

Трезвостью

              не отличался.

В прозе стал говорлив.

В песнях пьянел от счастья!

Песни его пою.

Ленты его смотрю.

Снимки его достаю.

Вижу в них юность свою.

Вновь он Москвой шагает,

родом из детства

                   военного,

и до конца не знает,

сколько судьбой отмерено.

…Вспыхнет улыбка.

                            Угаснет.

Взор тоска опали́т.

Жизни короткий праздник

Праздновать нам велит.

Её день рождения

Первая гремит бомбардировка.

Первые разрушены дома.

Первой сандружинницей неловкой

город перевязывает тьма.

Первые военные потери

страшный счёт откроют с этих пор.

Хватит на блокаду милосердья,

но не хватит братьев и сестёр.

Первое смертельное раненье.

Слов последних горестнее нет:

– У меня сегодня день рожденья.

Мне сегодня восемнадцать лет!

Баллада о студебекере

Как ты сошёл с конвейера,

то под ноги тебе

легла ковром шикарнейшая трасса.

И может позавидовать всерьёз такой судьбе

морской, всё повидавший в мире, транспорт.

А этот транспорт ждёт

уже морской эскорт —

эсминцы, крейсерá и самолёты…

А на земле моей какой-то энский порт

готовится к обстрелам и налётам.

Вот первые шаги

на горестной земле,

где – ни дорог, ни трасс – колдобины, воронки,

где рвутся прямо в бой за первым танком вслед

уставшие полуторки, трёхтонки.

Они тебя слабей.

У них не тот мотор.

У них всегда одни

ведущие колёса.

Участвуют в войне войне наперекор,

отборного бензина не попросят.

Трёхостный студебекер,

ну, что же ты, герой,

хвалёный, удивительный, заморский?..

В районном городке мы встретились с тобой.

Ты встал на красный свет на перекрёстке.

Ты был ещё вполне

красив и полон сил, блистая новой краскою зелёной.

На всех своих осях дровишки подвозил

и царствовал в масштабах всерайонных.

А в школьном гараже,

взойдя на пьедестал,

полуторка учебная царила.

Её ученикам учитель представлял:

– Прошла в