Красная Луна - Ким Стэнли Робинсон

Иногда потоки людей сталкивались и поворачивали по очереди. Все медленно продвигались, как в сиропе. Люди все больше злились и огрызались друг на друга. Некоторые еще делились слухами и выражали сочувствие, но большинство просто игнорировало соседей. Все это разъединяло людей. На улицах столпились многие тысячи.

Теперь Та Шу различил группы, сформировавшиеся до начала сутолоки. В основном колонны молодежи, протискивающиеся через толпу с флагами в руках, за ними скользил хоровод в виде дракона, как на новогодних парадах, кто-то кричал в мегафон, другие пели. Туаньпай[25], если это были они, скандировали лозунги вроде «Пока мы едины – мы непобедимы» и «Диктат законов для страны». А еще «Закону – да, коррупции – нет» и «Закон выше партии». Наверное, это все-таки протестные выступления.

Лозунги поразили Та Шу – у него сложилось впечатление, что городская молодежь полностью поглощена социальными сетями и поддерживает линию партии, проповедует крайний национализм и отвергает все разговоры о законности, считая, что их разносят байцзо, белые леваки. Эта молодежь часто утверждала, что «диктат закона» – это корыстный псевдоуниверсализм, который навязывают западные империалисты в своей попытке получить контроль над всем миром. С точки зрения партии – очень удобная позиция, неоднократно и горячо поддержанная многими «независимыми» экспертами, на самом деле оплаченными партией.

Но такой же точки зрения придерживались многие люди, и не считающие себя партийными пропагандистами. Даже в Гонконге среди молодежи стало много леваков, и Та Шу считал это обескураживающим признаком безмозглого конформизма, царящего в Сети. Сам Та Шу не был «новым левым», он был старым левым. А его любимый политический теоретик – Лао-цзы.

В любом случае, они здесь, длинные вереницы людей в толпе, радостно поют и выглядят как призраки молодежи периода Культурной революции, а может, коммунистической революции или национально-освободительной 1911 года. Несомненно, если бы во времена восстания Красных повязок существовали камеры, они запечатлели бы те же горящие взгляды. Всегда одно и то же чувство – угнетенные подняли голову. Или даже происходит смена династии. Возможно, колесо истории снова повернется.

Та Шу всем сердцем надеялся, что этого не произойдет. Он не мог представить Китай без партии во главе. Страна наверняка погрузится в полный хаос. Если в Китай придет демократия, наверняка выберут идиотов, как в Америке. Лучше всего позволить работать профессионалам – инженерам, техникам, бюрократам.

А может, и нет. Он понял, что многие эти молодые люди – вовсе не городская молодежь, проводящая жизнь со своими браслетами и работающая не полный день. Здесь были рабочие, они выглядели потрепанными, даже несмотря на юность. Закаленные трудностями и голодные внутренние мигранты, трижды обездоленные, миллиард. Многие приехали в Пекин издалека, хотя некоторые, похоже, прибыли прямо с работы. Лишь немногие владели чем-то кроме собственной одежды. Обычно Та Шу видел таких людей только периферийным зрением, на стройках, через окна фабрик или на ветках метро, которыми они обычно пользовались.

Теперь же Та Шу их заметил и понял, что они составляют большинство. Они специально для этого приехали в Пекин. Вперед протиснулась колонна девушек, красивых, стройных и деловитых. Фабричные работницы расталкивали людей со своего пути и шли тройками или четверками, выкрикивая лозунги и шагая в ногу с речевками, готовые дать отпор, если им помешают. Кому они противостоят?

Браслет на руке завибрировал, напомнив Та Шу, что он прикован к настоящему. А он-то решил, что облачную сеть отключили. Но браслет настойчиво гудел, и Та Шу посмотрел на него. С ним хотела поговорить Пэн Лин.

– Здравствуй, Лин! – произнес Та Шу в браслет. – Рад, что ты позвонила.

– Нужно встретиться, – сказала она без лишних предисловий. На крохотной картинке в браслете ее лицо выглядело неожиданно серьезным. – Можешь ко мне приехать?

– Я застрял в пробке на юге города, – объяснил Та Шу. – Здесь что-то происходит.

– Это происходит повсюду! – воскликнула Пэн. – Твоя подруга Чань Ци устроила марш на Пекин.

– О нет.

– О да.

– Почему ты не попросишь ее это остановить? – спросил Та Шу.

– Она исчезла. Вместе со своим американским приятелем удрала из владений Фана Фэя на Луне.

– Как это вышло? Когда?

– Фан хотел вести себя дружелюбно. Я его не виню. Вся эта идея домашнего ареста с самого начала была дрянной. Видимо, им помог удрать кто-то из посетителей станции. Я только что узнала от Чжоу Бао, что их вездеход засекли на станции Петров. Чань Ци необходимо добраться до ближней стороны Луны, чтобы передать сообщение домой, так ведь?

– Не знаю.

– Ты можешь приехать ко мне для разговора?

– Не уверен. Площадь Тяньаньмэнь правда закрыта?

– Да.

– Будет сложно добраться до северной части города.

– Это верно. Как насчет встречи в вафельной?

– Это проще. Могу попробовать.

– Встретимся там через два часа. Так у нас обоих будет достаточно времени туда добраться.

– Постараюсь.

* * *

Та Шу повел велосипед на восток, это оказалось чуть проще, чем протискиваться на север, так он мог обогнуть основное столпотворение. Геомантия толпы – нужно чувствовать артерии и нервные узлы этого дракона. Теперь, когда стало ясно, что это демонстрация, Та Шу не мог не вспомнить 35 мая, оно же 65 апреля? – эти даты вошли в употребление, когда «Золотой щит» запретил любые упоминания событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. Тогда по приказу Дэна Сяопина подавили демонстрацию за реформы и демократию.

Это сделали, наводнив город войсками со всего Китая, свезенными в столицу на поездах. Стоящих на главной площади студентов расстреляли. Катастрофа в истории Китая, даже не столько по численности убитых, по сравнению с Культурной революцией или любыми более ранними бедствиями, но, безусловно, в ту минуту китайские власти убивали китайцев, никак не связанных с иностранцами. И это была не гражданская война против реакционеров, а подавление гражданских волнений, с которыми можно было справиться и без насилия.

Он никак не мог избавиться от мысли, что можно было найти и лучший выход, чем расстреливать людей. В таких действиях нет жень, центральной идеи Конфуция о добродетелях хорошего правителя. Да и ума немного. Это явно не было переломным моментом для Китая и даже для партии. Вероятно, руководство переоценило события, как это часто бывает, в особенности учитывая происходящий крах Советского Союза. Глядя на трудности Москвы, китайское руководство запаниковало, и погибли сотни протестующих-идеалистов.

И вот он очутился среди таких людей. Рабочие и горожане с частичной занятостью, трижды обездоленные и дважды обездоленные, одним мешает хукоу, другим – частичная занятость, некоторые и вовсе безработные. Так называемый «миллиард» стекся в Пекин, чтобы выступить за диктат закона, но на самом деле, как подозревал Та Шу, просто за достойную жизнь. Получить свою гарантированную чашку с рисом или даже вернуть прежнюю систему рабочих мест, которая давала стабильность нескольким поколениям в постоянно меняющейся китайской экономике.