Из Америки с любовью - Андрей Уланов

– Так вы совсем-совсем не можете нам помочь? – на всякий случай уточнил я напоследок.

– Практически ничем, – кивнул Холлингс. – Я, конечно, могу порекомендовать от себя оказывать вам в вашем, вне всякого сомнения, важном и нужном деле всяческое содействие.

– Порекомедуйте, – вкрадчиво произнес я. – Пожалуйста.

Несколько секунд Холлингс озадаченно смотрел на меня, затем пожал плечами, выдрал из распятого на столе блокнота листик и размашисто черканул на нем пару строк.

– Вот, – сообщил он мне, протягивая листок. – Это все, чем могу быть вам полезен.

Я пробежал листок глазами, ничего не понял, вздохнул – печать бы, – согласно кивнул и аккуратно спрятал филькину грамоту в карман.

– Очень. Приятно. Было. С вами. Познакомиться.

– Зачем вы это сделали, Андрей? – шепотом осведомился Щербаков, едва мы оказались за дверью.

– Да так... – Я задумчиво погладил карман с добычей. – Люблю, знаете ли, коллекционировать начальственные автографы. И потом, долгими зимними вечерами...

– Растапливать ими камин, – фыркнула Кейт. – Напомните мне, мистер сибиряк, подарить вам пачку своих выговоров, а то они скоро начнут выживать книги с полки.

На самом деле мысль у меня была, только пока еще не оформившаяся окончательно.

Как рассказывал мой дядя Збигнев – будучи переведенным после ранения с должности штурмана эскадрильи на зама по снабжению, – у настоящего бюрократа на любую, самую убедительную гумагу найдется на меньше двух дюжин пунктов, статей и параграфов, чтобы это гумагу почти что по закону проигнорировать. И бороться с этим...

Звонок прибывшего лифта прервал ход моих размышлений на самом интересном месте.

Вновь уцепиться за них я смог только пять отделов спустя – из общественных связей нас направили в отдел по связям с полицией, из отдела по связям с полицией отфутболили в... я уже начал удивляться, почему нас не направляют прямо в отдел по половым связям – чтобы он наконец официально узаконил то, что проделывают с нами все остальные.

– Скажите, Сергей, – медленно произнес я, – вам наше хождение ничего не напоминает? Кое-что из совсем недавнего прошлого?

Щербаков задумался.

– Вроде нет, а что?

– Как же? – ухмыльнулся я. – А штаб округа? Забыли? Только там нас передавали по четкой цепочке: лейтенант—штабс-майор—подполковник, а здесь мы ходим кругами, – для пущей наглядности я очертил вышеупомянутую фигуру в воздухе перед собой, – по равноответственным или, правильнее сказать, равнобезответственным подразделениям. Ни одно из них не хочет брать на себя заботу о столь сомнительном деле, а прижать их нам, к сожалению, нечем.

Щербаков с подозрением уставился на меня.

– Уж не хотите ли вы сказать, – осведомился он, – что у вас появилась очередная радикальная идея?

– Вообще-то да, – сознался я. – Скоро стану записным радикалом.

Один из успешно примененных и впоследствии поведанных мне дядей Збыхом приемов борьбы с «врагом унутренним, в шинелях казенных» заключался в следующем: собирается кипа убедительных бумажек от высокого начальства, пусть даже эти бумажонки и не являются прямым приказом, а так – отпиской о содействии. Затем вылавливается мелкий писарь с таким расчетом, чтобы от писавших его отделяло должности три-четыре, и вот ему-то все эти филькины грамоты и вываливаются на стол с категорическим требованием «Даешь!». И побыстрее! Время горит. А за любое промедление, сволочь штабная, лично головой ответишь! Самое главное – не дать перепуганному чинуше снестись со своим собственным начальством и попытаться переложить ответственность на их погоны. Жать и жать до упора. Как показывает практика, до упора дело не доходит – ломаются. Те, кто штабные.

И поскольку мой карман уже отягощало добрых шесть штук начальственных автографов, я решил, что как раз настало время проверить ФБР на прочность. Что мы, в самом деле, теряем? Не арестуют же они меня, в самом деле, за незаконную подачу запроса.

Примерно в этом ключе я и изложил Щербакову свои соображения.

– Не знаю, не знаю, – задумчиво потянул Сергей. – Слишком уж нахально вы, вьюноша, рассуждаете. Лихим кавалерийским наскоком.

– Как учил нас Александр Васильевич Суворов...

– Быстрота и натиск?

– Ну, – улыбнулся я. – У нас было... хм, более популярно другое его высказывание.

– Это которое? – заинтересовался Щербаков.

– После бани – укради, но выпей!

– В самом деле, пусть господин Заброцкий попробует, – неожиданно поддержала меня Кейт. – А мы пока можем хотя бы перекусить в местном кафетерии.

– Ага, – радостно согласился я. – Только покажите сначала, где вас искать, а то мне все-таки придется у того чинуши бумаги заполнять. На розыск пропавших без вести.

В ожидании Заброцкого мы с Сергеем отправились в местную кафешку – убогое, конечно, заведение, но ничего иного я не ожидала. По крайней мере, у фэбээровцев есть где перекусить, не выходя из конторы и не посылая никого через улицу за пончиками.

В кафетерии стоял ровный гул множества голосов. Знакомая рабочая атмосфера – кто-то жует, кто-то корпит над бумагами, кто-то сплетничает, а большинство говорит о работе, нимало не смущаясь тем, что самые конфиденциальные сведения может подслушать любой, кому до них есть дело.

Протолкавшись к прилавку, я взяла себе кофе, Щербаков ограничился апельсиновым соком, и мы вдвоем отошли к столу, за которым как раз освободилось два места.

Агент охранки взирал на окружающее столпотворение настороженно и презрительно.

– Что вам на сей раз не по душе? – язвительно поинтересовалась я и тут же пожалела, что не прикусила язык. Выдать ему отповедь, какой он заслуживает, я все равно не могу – уволят ведь к чертям совсем! – а раз так, нечего зря нервы трепать.

К моему удивлению, Щербаков не стал метать громы и молнии.

– Дело в том, – пробормотал он, отпивая сок, – что у нас как-то не принято работать за едой. Наши уж скорее стали бы есть за работой, то есть, простите, вместо работы.

– Как только вы ухитряетесь добиваться каких-то результатов, если все время едите? – Ну вот, опять не сдержалась.

– Возможно, мы просто не путаем работу с отдыхом, – предположил русский. – Я смотрю, здесь большинство пьют кофе. А как я успел заметить, отменным вкусом этот напиток тут вряд ли блещет. Значит, пьют, чтобы взбодриться. Если человек регулярно загоняет себя до изнеможения, подхлестывая кофеином, от него нельзя ожидать хорошей работы.

На меня снова накатило тягостное чувство Алисы в Зазеркалье. Логика в словах Щербакова присутствовала, но это была какая-то такая логика, которая шла вразрез со всем моим опытом.