Лесной замок - Норман Мейлер

Клара ничего не сказала мужу. До тех пор пока не закончили ужинать. И только ночью, в постели, когда он сам начал жаловаться на Алоиса-младшего…

— Не дождаться мне от него хорошей работы. Талдычу ему, а он все мимо ушей пропускает. И, глядь, уже умчался на лошади. Мне не хочется беспокоиться по пустякам, но не получается. Он может во что-нибудь вляпаться. Водится с девками на той стороне холма. Отчасти я сам виноват: решил не сажать в этом году картошку, вот для него и не осталось на ферме настоящей работы.

Да, тут-то Клара и поведала Алоису о материнском письме. А он, выслушав ее, просто кивнул. И вроде бы решил этим кивком ограничиться.

— Ты ведь с ним объяснишься? — спросила она.

— Я подумаю. Мне нужно время на размышления. Следующий шаг может иметь самые серьезные последствия.

Клара была в ярости. Ей не спалось. Как будто в постели ни с того ни с сего завелись клопы! Если Алоис не решается поговорить как следует с сыном, то ей придется сделать это самой. Но сумеет ли она, будучи этому дурню не матерью, а всего лишь мачехой?

На следующий вечер, незадолго до ужина, Алоис-младший повел себя так, словно ему каким-то образом стало известно о существовании вчерашнего письма. Иначе мне трудно объяснить, с какой стати ему вздумалось раскокать куриное яйцо о голову Адольфа.

На самом же деле причина была проста. Днем Грета Мария позволила ему разглядеть свою подлинную сущность и оказалась тупой коровой. Поэтому Алоису захотелось чего-то другого. Чего-то новенького. Решив дать Грете Марии от ворот поворот, он сосредоточил внимание на Анжеле. Его сестра хлопотала над курами-несушками и сама несколько походила на наседку: каждое заляпанное пометом невзрачное яйцо она укладывала в корзинку с такой осторожностью, словно оно было из чистого золота. Вот он и вынул яйцо у нее из корзинки. Просто чтобы послушать, как она завизжит. Но когда она и впрямь завизжала, ему захотелось разбить яйцо ей об голову. Только он этого не сделал. Как-никак она доводилась ему родной сестрой, никого ближе нее у него не было. Поэтому он положил яйцо на прежнее место. Хотя это и потребовало от него колоссальных душевных усилий. А тут еще маленький Ади — путается под ногами, и пахнет от него, как от гиены. Часом раньше, вернувшись с конной прогулки, Алоис застал Ади на конюшне — мальчик катался по полу и орал как сумасшедший. А старшему единокровному брату было паршиво и без этого. Он сгреб Адольфа, силком поставил на ноги.

— И прекрати орать!

— А ты попробуй меня заставить! — возразил маленький Ади. Алоис-младший понимал, что Ади непременно наябедничает матери. Он всегда ей ябедничал. У него была мать, а у самого Алоиса не было. С этим необходимо считаться. У них в семье это стало чем-то вроде негласного уговора.

А вот сейчас, ближе к вечеру, Анжела занималась курами и не обращала на него никакого внимания, тогда как маленький Ади, напротив, смотрел на брата с откровенной издевкой. И чувствовал себя в полной безопасности благодаря молчаливому соглашению. «А ты попробуй меня заставить!»

Алоис взял яйцо из корзинки у Анжелы, разбил его о голову маленького Ади и неторопливо втер этому последнему в волосы бело-желтую жижу вместе с осколками скорлупы.

Адольф завопил. Выглядело все так, словно он не столько напросился, сколько сознательно спровоцировал старшего брата на безобразную выходку. Вырвавшись из рук Алоиса, он тут же полез пальцами себе в волосы, испачкал их в яичной массе и моментально размазал ее себе по рубашке. Поскольку образовавшееся пятно показалось Адольфу слишком маленьким, он сам полез в корзинку к Анжеле — она только ойкнула, — достал еще одно яйцо, разбил его себе об голову и вылил жижу на рубашку, не прекращая при этом вопить, словно его режут. А затем помчался к матери, крича на бегу так, словно и впрямь стряслось самое настоящее несчастье.

Клара выбежала на эти крики из дому навстречу сыну и схватила его за руку — гневную тираду она начала еще раньше. Ей захотелось немедленно выложить Алоису-младшему всю правду о вчерашнем письме, но от волнения Клара говорила слишком сумбурно. Она сообщила пасынку, что его вечная ложь хуже той грязищи, которую разводят свиньи в свинарнике. «У них есть оправдание. Они свиньи. А у тебя нет. Ты скотина. Ты свинья. Ты засранец».

Она сама не могла поверить тому, что употребляет такие грубые выражения. И удивилась, обнаружив, что парень, выслушивая их, захныкал. Вопреки всему он до этой минуты даже не подозревал о том, как сильно ему хочется полюбить ее, и вместе с тем о том, как сильно и глубоко она его ненавидит. Да, втайне ему казалось, что он ей на самом деле нравится, нравится куда сильнее, чем его отец. И вот он оказался «засранцем». Для него это стало страшным ударом по самолюбию. Невыносимым ударом. Он перестал всхлипывать так же внезапно, как за минуту перед тем начал. Он сделал над собой усилие. Перестал всхлипывать, сухо кивнул и широким шагом пошел прочь. Он еще не знал, куда пойдет и когда дойдет хоть куда-нибудь, но понимал, что ни за что больше не останется в Хафельде. Здесь ему не место. Уже не место. Надо попрощаться со всеми здешними — и прежде всего с Уланом. Или свести коня и умчаться на нем прямо сейчас?

Нет, конечно же, это было бы уже чересчур. Но все равно он не уйдет, не отмстив, иначе никогда не сможет себя уважать. Необходимо отмстить — так или этак. И как можно скорее.

8

За ужином все вели себя тихо, даже крошка Паула, которую Клара держала у себя на груди. У Алоиса-старшего были свои заботы. Сегодня его изрядно покусали пчелы — ничего серьезного, понятно, но всё же куда сильнее, чем в прошлые дни, когда дело ограничивалось одним-двумя укусами. Да хоть и тремя. Нынче вечером он не только сам был неразговорчив, но и не замечал, что другие тоже помалкивают.

Ему хотелось поскорее улечься в постель. В последнее время Клара научилась обрабатывать пчелиные укусы, и это доставляло ему удовольствие. Она такая ловкая. И такая заботливая. Она никогда не выдергивает пчелиное жало из ранки с ненужной грубостью. Так что ночами ему не приходится страдать от застрявших под кожей колючек. А ведь если жала не выдернешь или выдернешь неумело, ощущение такое, будто тебе в тело воткнули иголку. Ранка едва заметна, но это самая настоящая рана; она может нарывать. Иногда даже кажется, будто она болит нарочно — болит и болит, не переставая. А вот Клара умеет не только выдернуть жало, но и приятно помассировать место укуса.

Так что теперь, отходя в постель, он заранее предвкушал процесс исцеления. Однако нынешней ночью дело до этого дошло не сразу. Сначала Кларе приспичило рассказать ему о сегодняшней выходке пасынка: белок, желток, скорлупа… Он слушал ее вполуха.

— Почему, однако, ты всегда принимаешь сторону Ади?

— О чем ты говоришь? Скажи лучше, что нам делать с Ало-исом-младшим?

— Нет, послушай-ка меня. Нам надо проявлять объективность. По меньшей мере, стараться ее проявлять. Надо не выказывать предпочтения ни тому мальчику, ни другому, и всё само собой успокоится. В этом-то и секрет.

Воцарилось молчание. На смену ему пришло молчание еще более глубокое.