Лесной замок - Норман Мейлер

Так, может быть, полная луна — это волшебное зеркало, воскрешающее воспоминания? Вся тогдашняя сценка разыгралась сейчас перед его мысленным взором с поразительной четкостью. Нет, он не ударил парня, но позволил себе посмеяться над ним.

«Сердишься на меня? — спросил Алоис. — Сердись на себя. Это же надо быть таким идиотом. Спрятать стеклянную трубочку с опиумом в копченый окорок! Да я бы тебя поймал и в тот день, когда впервые, восемнадцатилетним парнем, вышел на службу!»

А если вспомнить хорошенько, то разве контрабандист не взглянул на него с ненавистью только после того, как Алоис принялся над ним издеваться? Потому что вообще-то контрабандисты не злятся на таможенников, когда их поймаешь; это входит в неписаные правила, по которым играют и те и другие. Вот только издеваться над ними не надо. Разве не сам Алоис многажды наставлял молодых офицеров: «Разозли плохого парня, и он никогда не простит тебя»?

Всю ночь Алоис протрясся от страха. Тот контрабандист сел в тюрьму на год. А сейчас он вышел на волю! Так толком и не выспавшись, Алоис к утру понял, что не ведать ему отныне ни сна, ни покоя, пока не обзаведется он новым псом — молодым, свирепым и сильным. На старого Лютера надежды уже никакой: воет себе на луну, не обращая внимания на то, что происходит на земле. Алоису нужен пес, способный перегрызть горло любому, кто подкрадется огородами, пылая жаждой отмщения.

9

Получилось так, что искомый пес сразу же нашелся. Знакомый фермер продавал полугодовалого кобеля, немецкую овчарку.

«Он лучший во всем помете, вот почему я держал и кормил его все эти месяцы. А жрать он здоров. Вы готовы работать сверхурочно? Потому что вам придется кормить эту зверюгу, а сытой она не бывает. Иначе бы я не продавал ее за такие гроши. Меня он уже, считайте, разорил, теперь ваша очередь. Я тогда посмеюсь, а вы заплачете».

Нормальный мужской разговор за пивком. Алоис решил купить пса.

Пес оказался что надо, Алоис понял это сразу. Он вообще отлично разбирался в собаках. Он глядел прямо в глаза разъяренному псу, и глядел не без симпатии, поэтому тот, как правило, ему подчинялся. Кроме того, Алоис умел с собаками разговаривать. Когда на него принимался рычать чужой пес, Алоис говорил: «Дружок, а почему бы нам не побеседовать по-мужски, красавец ты этакий. Давай-ка, милый, с тобой подружимся!» После чего бесстрашно протягивал руку и брал пса за подбородок. И его ни разу не наказали за такую наглость. Изредка — примерно в одном случае из ста — пес был настолько зол, что мог и впрямь укусить, но Алоис, чувствуя это заранее, делал ему «козу» двумя пальцами, поднося их прямо к глазам, и на животное это воздействовало парализующе.

Так что Алоису приглянулся этот полугодовалый переросток, носящий королевскую кличку Фридрих. Пес обещал стать по-настоящему злым. Больше того, он был явно из тех, что признают только одного хозяина. Пусть дети привыкают. Пусть Клара ворчит. Пусть Алоис-младший не лезет куда не надо. Кормить Фридриха будет лишь сам Алоис. И даст ему другую кличку. Потому что, как Алоису доводилось слышать, у прусского короля Фридриха Великого вместо фаворитки имелся фаворит. А значит, был он далеко не таким Великим, как принято думать. Не говоря уж о том, что Фридрих был немцем. Так что чтить его нечего, да и не за что. А своего пса Алоис назовет Спартанцем. Пусть вырастет настоящим воином. И бывший контрабандист ни за что не сунется на ферму под покровом ночи, ни за что не решится, потому что здесь теперь будут сразу два пса. Лютера можно подманить шматом мяса и усыпить тряпкой, смоченной хлороформом, но Спартанец тебе спуску не даст.

Какое удовольствие испытал Алоис на обратном пути! Он чуть ли не сразу спустил пса с поводка, принялся бросать палки, чтобы тот приносил их новому повелителю, обучил командам «Стоп!» и «Сидеть!» — Спартанец схватывал всё на лету; наверняка его уже кое-чему обучили. В любом случае, пес был загляденье. Алоис пришел в такое прекрасное настроение, что чуть было не начал возиться с ним, одернув себя лишь в самый последний миг: время для шутливой борьбы со Спартанцем еще не пришло. Но все равно замечательно. Мгновенно достигнутое взаимопонимание между псом и хозяином ничем не уступает мимолетным любовным радостям, подумал Алоис.

Животное лыбилось не переставая; его всезнающий и вездесущий язык вываливался то из одного угла рта, то из другого, пока вдали не показалась ферма. И тут же Спартанец стремительно, чересчур стремительно понял, что там, прямо возле дома, его поджидает подлежащая устранению проблема.

Ну, разумеется, это был Лютер. Алоис от досады чуть по лбу себя не хлопнул: что за непростительную слепоту он проявил, не подумав заранее о том, понравятся ли друг дружке кобели при первой встрече!

Они и не понравились. Поначалу оба пса пришли в ужас. Каждый испугался другого, и обоим стало из-за этого невероятно стыдно. Оскалив зубы, они принялись выщелкивать блох, причем даже тех, до которых явно не могли дотянуться; они зарычали сначала на пчел, а потом и на бабочек; они стали бегать кругами, один в стороне от другого, помечая мочой свою территорию.

Лютер, пусть и старик, был крупнее Спартанца, причем значительно крупнее. Однако он допустил ошибку: пропаниковав слишком долго, он дал щенку почуять, что тот может взять верх.

Неизбежная схватка произошла через два часа после первой встречи. Вся семья Гитлер выскочила во двор, когда два пса, сцепившись, покатились по земле; челюсти у обоих были грозными, как акулий зев, морды и бока залиты кровью.

Алоис, очутившийся в этот миг дальше всех, прибыл к месту схватки последним. И первым (и единственным) бросился разнимать дерущихся псов. Он не боялся ни Лютера, ни Спартанца; он был слишком зол для этого. Как осмелились они начать совместную жизнь с такого безобразия? Еще час назад он велел Лютеру заткнуться и сидеть на месте. Непослушания он не потерпит.

Алоис заорал на псов и, повинуясь все тому же яростному импульсу, растащил их голыми руками. Но и одного звука его голоса хватило бы. Псы повалились наземь в паре метров друг от дружки — полуоглушенные, запыхавшиеся, с разодранными носами и окровавленной шерстью на горле. Спартанец вывалил язык, словно это помогло бы ему продышаться. Лютер оказался не столько изранен, сколько посрамлен. Тяжесть прожитых лет взорвалась болью во внутренних органах. Он уставился на Алоиса с такой обидой и скорбью, что тот без труда расшифровал безмолвное послание: «Все эти годы я заботился о тебе и о безопасности всего семейства, и вот ты орешь на меня с таким презрением, как будто я ровня этому жалкому малолетку, которого ты только что к нам привел». Алоис чуть.было не подошел погладить и приласкать его, но это означало бы крах надежд на то, чтобы превратить Спартанца в безупречного сторожевого пса.

Когда раны у обоих псов зажили, Лютер не подходил к миске до тех пор, пока не наестся Спартанец. Положение дел не изменилось даже после того, как Клара стала подчеркнуто накладывать им корм в две разные миски. Спартанец подметал подчистую обе. Но это едва ли имело какое-либо значение, потому что Лютер потерял аппетит.

Алоис уже понял, каким должен быть следующий шаг. От Лютера надо было избавиться. Добрый старый Лютер теперь, скорее всего, радостно бросится лизать руку первому же ночному татю.