Орест и сын - Елена Семеновна Чижова

столик, на котором располагалась модель города, выполненная с изумительной искусностью: здания, улицы, мосты.

Орест Георгиевич не сводил глаз.

Протянув руку, Прямоволосый щелкнул выключателем. Модель осветилась изнутри. Теперь, когда прибавилось света, замысел становился яснее: в модели воспроизводился не весь город — только его центральная часть. Северо-восточная граница совпала с внешним контуром Невы, северо-западная отрезала кусок Васильевского острова и ломтик Петроградской стороны. Южная пересекала Московский проспект, кажется, в районе «Электросилы».

— Вам предлагается универсальный тренажер, — хозяин вступил в права научного руководителя. — Моделирует эффект лабиринта.

Неву выложили блестящим слюдяным материалом, похожим на тонкий рубероид. Фонари, похожие на спички, светились миниатюрными головками. «Фосфор», — Орест Георгивич подобрал правдоподобное объяснение.

Видимо, лампочки прятались под каждым зданием, потому что горели окна. Напрягая глаза, он читал прежние названия, выведенные тонкими волосяными линиями вдоль мостовых: Сенатская площадь, Надеждинская улица, Вознесенский проспект…

«Вознесенский?.. Да, теперь проспект Майорова…»

— И сколько же времени понадобилось? — он не удержался от вопроса.

— Три с половиной года, — хозяин ответил охотно.

Между тем ангельский доктор снова поднял руку. Перстень уловил свет золоченой лампы, похожей на керосиновую. Коротким и точным жестом доктор направил луч. Под докторским лучом фосфорные фонари разгорались сильнее, невская вода поблескивала меж берегов как чешуя. А может быть, Оресту просто показалось.

— Позвольте познакомить вас с правилами, — Прямоволосый начал игру. — Ступень первая: испытуемый накапливает непосредственные впечатления. На этом этапе всё зависит от его внимательности, а также разрешающей способности зрения, слуха, осязания. Если позволите, — он обращался прямо к Оресту, — я приведу пример.

Обходя город, луч света выхватывал основные ориентиры: Петропавловская крепость, крылья Адмиралтейства, латинский крест Казанского собора… Темная громада Исаакия…

Орест Георгиевич молчал, пытаясь собраться с мыслями: «Громада… Почему громада?.. — Истукан, сидящий на восточном фронтоне, стал маленьким и жалким — едва различимым. — Обойти, присмотреться повнимательнее…» — ноги, налившиеся сонной тяжестью, отказывались служить.

— Не беспокойтесь, — он услышал слабый старческий голос. — Это всего лишь упражнение. Один из способов тренировки воображения.

Сердце стукнуло и пошло ровнее.

Он чувствовал себя так, будто оказался между сном и явью: ноги не слушались, но голова оставалась ясной. Новое состояние расширяло границы достоверности и в то же время смещало точку обзора: там, во сне, в котором Истукан явил свою справедливость городу и миру, он стоял, притаившись у садовой ограды, а значит, находился внизу. Ничтожный и почти неразличимый — ниже самого жалкого солдата, замыкающего их иерархию. Теперь словно бы вознесся над городом — выше Александрийского столпа.

Острие луча, похожее на прожектор, скользнуло, рассекая пространство. Что-то серое зашевелилось, растекаясь по земле. Орест Георгиевич приглядывался тревожно.

— Первый этап закончен, — юноша свел брови. — Переходим ко второму: эту ступень мы назвали первоначальной интерпретацией. Строго говоря, они могут быть связаны многозначно…

— Минуту, минуту, — Орест Георгиевич перебил. — Заложено ли в вашей модели нечто, позволяющее объективно судить о степени приближения к истине — в каждом отдельном случае? — он говорил и слушал сам себя. Голос, достигая ушей с секундным запозданием, звучал как будто со стороны.

— Вы попали в самую точку, — Прямоволосый расцвел. — В сущности, в этом и заключается суть моей работы и ее научная новизна. Это нечто заложено, — он обвел глазами членов совета. — Оно обязательно проявится, но на следующем этапе. Теперь испытуемый должен выбрать свой вариант интерпретации. Выбрать и ясно сформулировать. Модель реагирует на голос и активно вступает в игру. Контроль осуществляется в рамках обычной математической логики: истинно-ложно. При ложном выборе включается блокировка: система отсылает вас в самое начало…

— Простите, — чувствуя прилив сил, Орест Георгиевич входил во вкус. — Но это не объясняет самого принципа активности.

Ему показалось, юноша растерялся:

— Вы… Вы имеете в виду?..

— Продолжайте, — доктор кивнул ободряюще.

Прямоволосый заговорил медленнее, будто взвешивал каждое слово:

— Активность модели описывается принципом черного ящика. Там, внутри, — он потянулся к выключателю, но отдернул руку, — работают базы данных, неподконтрольные пользователю: природные, культурные, исторические. На сегодняшний день… мы не в силах их контролировать… Может быть, когда-нибудь… позже…

— Ну что ж, — доктор Строматовский откликнулся доброжелательно. — Истина на то и истина, чтобы открываться постепенно.

— Да, да, — юноша напрягся. — Мы остановились на второй ступени… Интерпретация. Я собирался привести пример.

— Хотелось бы, — Орест Георгиевич следил за активностью модели.

— Крысы?.. Вода?.. Наводнение?.. — Прямоволосый шептал, вглядываясь напряженно. — Нет… все-таки крысы, — он заговорил громко и отрывисто. — Бегут из обреченного города…

Сероватые тени замерли. Фонари, вспыхнув фосфорными головками, погасли.

— Обработка окончена, — Прямоволосый едва шевелил губами. — Черный ящик не признал версию правдоподобной.

Строматовский подал знак Павлу. Тот подошел и, подхватив юношу под руку, подвел к дивану.

Доктор стоял, поигрывая тяжелым перстнем:

— Ничего… Это — приятное волнение. Ему надо отдохнуть.

Прямоволосый откинулся и закрыл глаза…

Ошибку Чибис заметил слишком поздно: автобус уже свернул на Садовую.

— Не тройка… Это не тройка. Надо выйти и пересесть, — оттесняя толпящихся пассажиров, он протискивался к задней площадке. Ксения пробиралась за ним. — Выходим, — дернул Инну. Она обернулась и кивнула.

Улица выглядела пустой. Машин почти не было. Трамвай, испуская слабое дребезжание, двигался в сторону Сенной площади: трамвайные окна, покрытые морозным узором, проехали мимо.

— А теперь куда? — Ксения оглядывалась.

Вдоль ограды Юсуповского сада бежали редкие прохожие — кутали шеи, уворачиваясь от ветра. Ветер