Другая жизнь - Лайонел Шрайвер

– Глинис, ты не хочешь поесть? – через некоторое время спросила Кэрол, нарушая монотонное перестукивание приборов. – Тебе сейчас нужны силы. Мясо, возможно, и не лучшим образом приготовлено, но оно, несомненно, отменного качества.

Глинис ткнула вилкой в стейк.

– Не очень бы хотелось говорить об этом за столом. Когда я смотрю на эту говядину, то с трудом представляю, какие трудности меня ждут, когда… когда она переварится.

– Ах… – только и смогла произнести Кэрол. Соприкасаясь с тарелкой, ножи издавали отвратительный

скрежет. Шеп мечтал о том, чтобы Джексон вновь сказал какую-нибудь гадость, например о минимальном альтернативном налоге. Спустя еще минут десять Кэрол начала восхищаться соусом для салата, купленным в супермаркете, и Шеп чувствовал, что готов сам начать разговор об этом самом альтернативном минимальном налоге.

Шепард Армстронг Накер

Номер счета в «Мерил Линч» 934-23F917

1 октября 2005 – 31 октября 2005

Стоимость портфеля ценных бумаг: $152 093,29

В зрелом возрасте Шеп изо всех сил старался не испытывать неприязни к людям. К людям, которых знал, и к людям вообще. Но у него закончились аргументы – в отношении тех, кого до настоящего времени он по наивности считал вполне приличными, благородными и чуткими натурами. Возможно, это был и не самый прекрасный вечер, но приятно уже то, что Джексон и Кэрол вообще приехали. Чего Шеп не мог сказать об остальных. Люди, всю жизнь находящиеся рядом с Глинис, своим поведением все больше потворствовали развитию мизантропии, вчера вечером ему стало совсем плохо, отвратительное чувство душило его, словно зловонный запах, доносившийся из сточной канавы.

Мысленно возвращаясь к событиям марта, он вспомнил увещевания Деб о том, что Глинис необходимо ступить на путь спасения, пока не поздно. Руби была готова забыть прежнее соперничество и надеялась на дальнейшие «безгрешные» отношения со старшей сестрой. Тогда Шеп предполагал, что его терпимость к свояченице, появившейся не сразу, а лишь после множественных визитов, наконец, положит конец былым распрям. Он был готов к тому, что Деб будет страдать, что, несмотря на сложную диету, ей так и не удалось похудеть. Он знал, что она никогда не оставит попытки привлечь их, безбожников, на свою сторону и убедить молиться о Божьей милости или отравлять жизнь их замкнутому, склонному к уединению сыну постоянными уговорами отстоять вместе с ней благодарственный молебен, убеждая, что только в этом случае Господь дарует облегчение его больной матери. Во время визитов Руби его утомляла ее ригидность. Он вспомнил, как она неизменно отправлялась бегать каждый вечер именно в то время, когда все собирались ужинать, и ради этого ужина Шеп откладывал свои дела и тратил время на готовку.

Неужели им необходимо приезжать в одно и то же время, он представлял, как они опять спорят за столом, кто меньше съел. Он едва сдерживался, когда Руби демонстративно клала на тарелку одну куриную ножку, тогда как ее упитанная сестра брала две. Деб постоянно сокрушается, что у Глинис совсем нет аппетита, и Шеп, чтобы окончательно не выйти из себя, заявил, что маленькие порции необходимы не для того, чтобы указать на ее превосходство, а продиктованы заботой о Глинис и строгим контролем потребляемых калорий, поскольку голод может убить ее, если этого не сделает рак. Он постоянно нервничал, что свояченицы задержатся у них дольше и тогда его нервы точно не выдержат.

Тогда он даже предположить не мог, что вскоре его будет беспокоить обратное: после наплыва посетителей в больницу никто, в том числе и сестры Глинис, не захотел увидеть ее вновь.

Да, сестры иногда звонили, но все реже и реже, что наводило на мысль, что это напрямую связано с тем, что выздоровление Глинис откладывается. Правда, Хэтти звонила ежедневно, причем в строго определенное время, в 10:00, по ее звонкам можно было сверять часы.

В конце сентября, во время их стандартного пятнадцатиминутного разговора, Глинис была, как никогда, молчалива и угрюма, а вскоре передала трубку Шепу:

– Мама хочет с тобой поговорить. Прошу!

– Шеппи? – послышался голос Хэтти.

Он больше подошел бы одному из ее учеников-первоклассников, у которого отобрали леденец, чем семидесятидвухлетней бывшей учительнице. При личной встрече она имела привычку хватать его за локоть или обвивать руками плечи, в разговоре по телефону она выражала свои эмоции своеобразными интонациями. «Шеппи» – это обращение к идеальному зятю (читай, к тому прекрасному человеку, согласному за все платить) раз и навсегда вбило клин между ним и Глинис.

– Я с таким трудом пыталась объяснить Глинис, что стараюсь поддержать ее в столь сложный период ее жизни. Но она такая резкая! Я знаю, она тяжело больна, стараюсь делать скидку на это, но… – Хэтти захлюпала носом. – Сейчас она была так жестока!

– Хэтти, вы же понимаете, что она не имела в виду ничего дурного. – Глинис, разумеется, именно это и имела в виду. Она всегда говорила то, что хотела сказать, и даже больше.

– Прошу прощения, но я должна задать этот вопрос… – Она опять зашмыгала носом, и Шеп представил, как она вытаскивает из кармана домашнего халата тряпочку. – Глинис хочет, чтобы я звонила? Она хочет вообще со мной разговаривать? По ее поведению этого не скажешь! Я не буду навязываться, если это никому не надо!

Когда он положил трубку, Глинис охватил приступ гнева, симптомы которого он знал наизусть.

– Она постоянно вытягивает из меня жилы… Ей постоянно что-то от меня надо, но у меня этого нет! У меня никогда этого не было, и уж сейчас тем более! Она не ради меня звонит; она звонит ради себя! Моя миссия заключается в том, чтобы снова и снова убеждать ее, какая она чудесная мать, хотя это совсем не так, и я не буду, я не могу! Она ждет, что я буду развлекать ее и успокаивать, заполнять рассказами ее свободное время, когда ей нечем заняться, и так изо дня в день, просто возмутительно! Она просто бездонная бочка, ей-богу! И это сейчас, когда, возможно, впервые в жизни мне нужна мать! Не новые проблемы или требования, а настоящая мать!

К счастью, столь бурные эмоции вскоре вымотали Глинис, и она уснула на диване в кухне. Хорошо, что она не стала расспрашивать его о просьбе Хэтти, поскольку у него не было никакого желания начинать этот разговор.

Удалившись с телефоном в глубь дома, он принялся убеждать Хэтти звонить, как прежде. Не терять присутствия духа и относиться к грубостям дочери как одному из проявлений болезни, не обращать внимания на оскорбления и замечания и постараться не реагировать. Обратиться к зрелости, которую она, безусловно, приобрела к семидесяти двум годам. Вопрос, кто кому нужнее, всегда был камнем преткновения в их отношениях. Но ведь ответ очевиден: они нужны друг другу. Глинис терпеть не могла эти звонки и всячески старалась их избегать. Но если в десять часов не звонил телефон, чувствовала себя брошенной.

Неужели? Хэтти, может, и хотела быть рядом с Глинис и поддержать дочь, но ее здесь не было. Со времени их визита в Элмсфорд в марте даже мать не приехала навестить Глинис. Ни разу. Невероятно.