Сокол Спарты - Конн Иггульден

– Рога, – приказал он, буркнув ругательство. Внезапной для персов резни, как он рассчитывал, не получалось. – Вернуть их.

С мрачным лицом он ждал, когда спартанцы остановят своих воинов. Они проделали это с явной неохотой. В конце концов они б, пожалуй, и настигли неприятеля, но для этого бы потребовалось изрядное расстояние, а обнажать тыл строя было нельзя. Гоплиты вернулись в дружном порядке, но не успели они присоединиться к основным силам, как сзади снова посыпались стрелы; троих ранило, и их пришлось унести в безопасное место внутри квадрата. Ксенофонт рычал от досады. Он мог точно видеть, куда следует направить конную атаку, чтобы раздавить этих жалящих шершней, но лошадей у эллинов не было.

Деревенская стена из глинобитных кирпичей едва превышала рост человека, но все же давала и тень, и прибежище. А что еще важнее, благодаря ей ни лучники, ни конники персов не могли продолжать свой натиск. Приблизившись лишку, они сами рисковали очутиться в пределах броска дротика, а то и внезапной вылазки. На пыльной земле возле селения персы в молчании пристроились на отдых, из осторожности не распуская строя. Там они пробыли довольно долго, но с первым же признаком сумерек по приказу своего начальства снялись и ушли прочь.

Эллины сидели на деревенской площади, переводя дух. Они бы не возражали против решительного приступа, но он не наступал. Солнце начинало клониться к западу, и по теням можно было видеть селян, скрытно убегающих через отдаленные поля.

К тем немногим, кто остался, греки, по приказу Ксенофонта, отнеслись благосклонно – отчасти потому, что это были всего-навсего полдюжины старух да увечный мальчик, неспособный убежать. Между тем, по обычаю войны, атака давала им право брать рабов и захватывать все, чего бы они ни пожелали; просто убогое селение было для этого неподходящим местом. Впрочем, здесь нашлись еда и вино, да еще и ячменя было достаточно для кормежки лошадей, так что эллины выставили караул и расположились на отдых.

Когда по небу растекся лилово-розовый закат, Ксенофонт разослал приказ о сборе сотников и лохагов. Хрисофа он знал, но с остальными еще только предстояло познакомиться. Оглядывая на деревенской площади лица командиров, он понял, что ему надо будет изучить все их сильные и слабые стороны, чтобы успешно ими пользоваться. Появление нового стратега все встретили кивками, и стало ясно, что его никто не обвиняет в бесполезном броске, случившемся сегодня по его приказу. Та атака ничего не дала, но зато продемонстрировала на будущее, кто есть кто. После глубокого вдоха Ксенофонт чуть подался вперед, желая, чтобы все его услышали и поняли.

– Собратья! Самое уязвимое наше место – это нехватка конницы и лучников. Сегодня у нас был бросок гоплитов, но они не смогли сблизиться с легко вооруженным противником при поддержке всадников. На сегодня нам повезло найти убежище, но каждый день на нас будут новые атаки, а защиты во время перехода у нас нет.

– Тогда каков же твой ответ? – спросил за всех Хрисоф.

Ксенофонт взглянул на него: тот улыбался. Этот спартанец иногда мог выводить из себя. Он настолько явно был естественным вожаком, что впору было удивляться, почему он решил передать пальму первенства ему. Возможно, потому, что такие же задатки Хрисоф усматривал и в нем; но когда он эдак ухмылялся, Ксенофонту казалось, что он просто забавляется.

– Я уже сказал: нам нужны пращники. Эта потребность сейчас важна как никогда. Я знаю, что среди нас есть родосцы[40]. Они славятся своим мастерским владением пращой. Есть такие, кто тоже ею неплохо владеет, и они могут и должны обучить остальных. Прежде чем мы завтра выдвинемся, нужно нарезать кожаные стропы для четырехсот человек и отвести на упражнения столько часов, сколько можно. По дальности они мало чем уступают персидскому луку, но не обязательно должны быть такими же точными. В конце концов, мы не собираемся ими атаковать. Их задача – заставить противника как следует подумать, прежде чем отважиться идти по нашему следу и убивать нас одного за другим. Выстрелы хороших пращников мы можем прятать в камнях, пущенных остальными.

На той площади росло оливковое дерево – широкое, древнее, с таким искривленным и скрюченным стволом, что ему вполне могла быть и тысяча лет. О него вытянутой рукой опирался человек, которого Ксенофонт не знал, – молодой, поджарый и ладный, с всклокоченной каштановой бородой. Сейчас он вышел вперед и, встав рядом с Ксенофонтом, повернулся лицом к остальным. Ксенофонт узнал в нем одного из тех, кто был выбран на замену убитым военачальникам. Не отшагнув в сторону, он ждал, когда тот заговорит.

– Я Филесий из Фессалии. Племянник Менона. И стою здесь вместо него.

Ксенофонт ощутил, как по телу расползается напряжение, словно покалывая кожу иголками. Решение о его назначении стратегом не проходило формального утверждения воинским советом. В то время когда враг буквально рыщет вокруг, они не могли себе позволить обсуждать и согласовывать каждое решение. Для них это, безусловно, означало бы скорую погибель.

– Некоторые из вас знают, что мой дядя временами бывал непрост, хотя, наверное, прав на свое мнение у него было больше, чем у большинства здесь сидящих. Нынче ночью кое-кто подходил ко мне со словами, что я должен встать во главе. Я говорю это сейчас открыто, потому что молчать не в моем характере. Положение, в котором мы находимся, мы сможем пережить, если будем делать ошибок меньше, чем персы, рвущиеся превратить нас в падаль. Ксенофонта сначала выбрали люди Проксена, но я принимаю его. Да и если б я этого не сделал, ничем хорошим это бы не кончилось – одними лишь спорами, препирательством да грызней между стаями. А между тем мы – одна кровь, одни традиции и одни верования. Поэтому я обращаюсь к тем, кто шепчется и подначивает: к вам я глух. Это все, что я хотел изначально сказать.

Молодой бородач подошел к дереву и снова о него оперся. Грудь его вздымалась, как от тяжелого дыхания, но это был, пожалуй, единственный признак напряжения.

Ксенофонт склонил голову, чувствуя разом удивление и облегченность.

– Благодарю тебя, Филесий. Тут есть… – Он секунду помолчал, собираясь с мыслями. – Старухи здесь говорят, что в половине дня пути отсюда протекает широкая река. Расстояние от селения примерно два парасанга, то есть шестьдесят или семьдесят стадиев. По их словам, где-то там, за рощицей старых оливковых деревьев, открывается неглубокий брод. Сегодня с темнотой я пошлю двоих человек, чтобы они поехали и нашли его. Бродить завтра по берегам у нас времени не будет. Наши пращники смогут какое-то время удерживать персидские силы, чтобы мы переправились. Ну а пока отдыхаем. Поешьте кто что может и попробуйте выспаться. Безопасности для нас здесь не больше, чем везде, – но и отряд персов, которых мы сегодня видели, страшится от нас ночной вылазки. В своей трусости они упятились назад, но мы проснемся раньше их и уже будем на пути к реке.

– А после этого? – спросил кто-то из сотников.

Лохаги Проксена, похоже, проявили к нему своеобразный интерес, подняв его на ноги. Ксенофонт намеренно ответил не сразу, но при этом не сводил с него глаз, пока выскочка не покраснел.