Экскалибур - Бернард Корнуэлл

— Ступайте в ад! — ревел он, тыкая в беспомощных саксов копьем. — Да гореть вам в очистительном огне веки вечные!

Я видел Энгуса Макайрема: тот как раз насадил на копье очередного сакса; борода его пропиталась вражеской кровью. Я видел, как Гвиневера скачет верхом на Мордредовом коне и размахивает мечом, что мы ей подарили. Видел я и Гавейна: безжизненное тело завалилось на сторону, голова оторвалась вовсе, а взмыленный конь мирно пощипывал травку среди саксонских трупов. Увидел я наконец и Мерлина: он, конечно же, явился вместе с Гавейновыми останками; несмотря на почтенные годы, старик самозабвенно колотил саксов посохом и честил их жалкими гнидами. Мерлина сопровождали Черные щиты. Он увидел меня, улыбнулся и махнул рукой: вперед, мол, в бойню!

Мы разгромили Кердикову деревушку, где в хижинах укрылись женщины и дети. Кулух и два десятка его людей хладнокровно, как мясники, прорубались через горстку саксонских копейщиков, что пытались защитить свои семьи и Кердикову покинутую кладь. Саксонская стража гибла, награбленное золото рассыпалось что мякина. Помню, как туманом заклубилась пыль, помню, как с воем разбегались перепуганные женщины и мужчины, дети и собаки, помню, как пылающие хижины изрыгали дым, помню, как Артурова тяжелая конница с грохотом проносилась через весь этот ад и занесенные копья стремительно шли вниз и били вражеских копейщиков в спину. Уничтожить поверженную армию — что может быть отраднее? Стена щитов проломлена, и в мире правит смерть — и мы убивали и убивали, пока руки наши не устали настолько, что и меча не поднять, а когда с убийством было покончено, мы оказались в кровавом болоте, и тут наши люди обнаружили среди саксонской поклажи эль и мед, и началась попойка. Несколько саксонских женщин обрели защиту у наших мужчин потрезвее: тех, что носили воду от реки для раненых. Мы отыскивали уцелевших друзей — и крепко их обнимали, находили мертвых друзей — и проливали слезы. Мы изведали пьянящее исступление победы полной и безоговорочной, мы вместе смеялись и плакали, а кое-кто из воинов, позабыв про усталость, пустился в пляс.

Кердик спасся. Он и его дружина пробились сквозь хаос и ушли в восточные холмы. Часть саксов переплыли реку и оказались на южном берегу, а иные последовали за Кердиком, а кое-кто прикинулся мертвым и незаметно ускользнул под покровом ночи, но большинство осталось в долине под Минидд Баддоном — и пребывает там и по сей день.

Ибо мы победили. Мы превратили заливные луга в кровавую бойню. Мы спасли Британию и исполнили Артурову мечту. Мы были королями битвы и владыками мертвых, мы вопили в голос, и наши победные крики летели к небесам.

Мощь саксов была сломлена.

Королева Игрейна, устроившись у окна, дочитывала последние листы в стопке, порою спрашивая у меня, что значит то или иное саксонское слово, но более не говоря ничего. Она торопливо проглядела рассказ о битве и с отвращением швырнула пергаменты на пол.

— А с Эллой-то что случилось? — возмущенно вопросила она. — И с Ланселотом?

— Об их судьбе я еще поведаю, госпожа, — заверил я. Культей левой руки я прижимал перо к столу и затачивал его ножом. Ошметки я сдул на пол. — Всему свое время.

— Всему свое время! — фыркнула она. — Нельзя оставлять историю незаконченной, Дерфель!

— Я ее закончу, — пообещал я.

— Закончить надо прямо здесь и сейчас, — настаивала моя королева. — В этом весь смысл историй; иначе что с них толку? В жизни четких и ясных финалов не бывает — значит, они должны быть в историях.

Игрейна заметно раздалась: срок ее на подходе. Я стану молиться за нее, и молитвы мои ей понадобятся: ведь столько женщин умирают родами! Коровы этой беды не знают, равно как и кошки, и псицы, и свиньи, и овцы, и лисы, и прочая живность, — знает лишь род человеческий. Сэнсам говорит, это все потому, что Ева сорвала яблоко в Эдеме и осквернила наш рай. Женщины, учит святой, это наказание Господне мужчинам, а дети — кара для женщин.

— Так что сталось с Эллой? — сурово вопросила Игрейна, когда я так ничего и не ответил.

— Его убили, — отозвался я, — убили ударом копья. Копье пришлось вот сюда. — Я похлопал по ребрам чуть выше сердца. На самом-то деле эта история куда длиннее, да только я не собирался пересказывать ее прямо сейчас, ибо мало мне радости вспоминать про смерть отца. Хотя, наверное, написать о ней и впрямь надо, иначе повесть будет не полна. Артур оставил своих людей грабить Кердиков лагерь, а сам поскакал назад — убедиться, покончили ли Тевдриковы христиане с армией Эллы. Обнаружилось, что немногие уцелевшие из числа этих загнанных в ловушку саксов — разбитые, истекающие кровью, умирающие — все еще держатся. Сам Элла был ранен и уже щита не мог удержать, но сдаваться не собирался. Напротив, окруженный дружиной и последними копейщиками, он поджидал солдат Тевдрика — пусть приходят и убивают.

Гвентцы нападать не спешили. Загнанный в угол враг опасен, а уж в щитовом строю, как Элла и его люди, опасен вдвойне. Слишком много копейщиков Гвента уже погибли, и в их числе славный старый Агрикола; те, что остались в живых, отнюдь не жаждали нарваться на саксонские щиты еще раз. Артур их и не принуждал; более того, он переговорил с Эллой, и когда сдаться Элла отказался, Артур позвал меня. Подойдя ближе, я подумал было, что Артур сменил белый плащ на темно-красный, но плащ был тот же, просто ткань насквозь пропиталась кровью. Артур прижал меня к груди в знак приветствия и так, обнимая рукою за плечи, вывел на свободное пространство между двумя щитовыми стенами. Помню, валялся там умирающий конь, а еще — трупы, и брошенные щиты, и покореженные мечи и копья.

— Твой отец не желает сложить оружие, — промолвил Артур, — но думаю, тебя он послушает. Скажи ему, пусть сдается в плен — жить он будет в почете и дни свои проведет в холе. Обещаю сохранить жизнь его людям. Все, что от него требуется, — это отдать мне свой меч. — Артур окинул взглядом жалкую горстку обессиленных, обреченных саксов. Они молчали. На их месте мы бы пели, но эти копейщики ждали смерти в гробовом молчании. — Скажи им, Дерфель, на сегодня довольно кровопролития, — велел Артур.

Я отстегнул Хьюэлбейн, положил клинок наземь рядом со щитом и копьем и подошел к отцу. Выглядел Элла усталым, надломленным и измученным, но бодро заковылял мне навстречу, высоко вскинув голову. Щита при нем не было; в изувеченной правой руке он сжимал меч.

— Вот так и думал, что за тобой пошлют, — проворчал он. Меч его иззубрился и затупился, на лезвии засохла кровь. Я начал было пересказывать Артурово предложение; Элла резко отмахнулся клинком. — Да знаю я, чего он от меня хочет, — перебил он, — меча моего он хочет, вот чего, но я Элла, бретвальда Британии, и меча я не уступлю.

— Отец, — начал я снова.

— Изволь звать меня королем! — рыкнул он.

Я улыбнулся его непокорству и склонил голову.

— О король, мы предлагаем твоим людям жизнь, и мы… Элла снова оборвал меня на полуслове.