Приглашение в зенит - Георгий Гуревич
Шрифт:
Интервал:
Так что, я думаю, со временем одноплеменники Тетеаса станут необходимостью быта на Земле, и никого не удивят слова, приведенные в эпиграфе: “Хирурга глотайте быстро и решительно; чтобы не застрял в горле, запейте его водой!”
У меня же был интерес особый. Мой доктор не только лечил меня, но и собирался усовершенствовать, сделать сознательным скульптором своего тела, волеваятелем. И каждый день, не без нетерпения, я расспрашивал, как идет его работа, а он с таким же любопытством пытал меня, как я переделаю себя, когда получу дар волеваяния.
И я фантазировал…
Нет, не буду рассказывать, какие планы я строил, потому что не суждено было им осуществиться…
Я все‑таки собрался на Кинни. Это приятная планета земного типа с температурой около трехсот по Кельвину, с прозрачной атмосферой, бледно–зеленым небом и морем малахитового оттенка. И жизнь там, как на всякой планете земного типа, белковая, стало быть, съедобная. А я смертельно устал от цивилизованной курятины, рожденной в ретортах, соскучился по живому мясу. Так что на Кинни я все время жевал, набивал рот то котлетами, то ягодами, то желудяками — это такие морские животные, не то моллюски, не то ракообразные, по виду похожие на желуди, а по вкусу — на икру. Их неисчислимые стада в киннийских морях. Когда плывешь на лодке, опускаешь шляпу за борт и черпаешь, словно фрикадельки половником. И я черпал, наслаждался жирно–солененьким, жевал, сосал, глотал…
Совсем забыл, хотя меня и предупреждали, что среди желудяк попадаются старые экземпляры со скользкой, жесткой кожей, которую не прокусишь.
И вот я сидел в лодке, лакомился: хруп–хруп–хруп… Вдруг, словно старый орех, аж зубы затрещали. Вздохнул от боли. И желудяк этот скользнул прямо с зуба в дыхательное горло.
Я так и застыл с открытым ртом. Хриплю, давлюсь, кашляю…
Руки поднял, как меня учили в детстве… Не выскакивает.
Граве был со мной в лодке, но мы на прогулку поехали, инструментов не взяли. Хлопает он меня по спине, толку никакого. Вспомнил про радио. Слышу, кричит:
— Ису 124/Б, срочно в дыхательное горло! Человек подавился. Спеши прочистить!
А я уже задыхаюсь. Небо позеленело окончательно, и перед глазами огненные круги.
Вдруг вытолкнул. Тьфу, сплюнул за борт. Сижу, дышу, отдуваюсь. Дух перевел, тогда спрашиваю:
— Ису Тетеас, нет ли в горле царапины? Молчание.
— Ису, ису, радио у тебя заглохло, что ли? Молчит. Что за причина?
И тут меня словно током ударило:
— А не упал ли он в море вместе с желудяком?
Я нырял до заката, я нырял весь следующий день, я вытаскивал горсти желудяк и каждый пробовал на зуб. Но, сами понимаете, все это было актом отчаяния. Найдешь ли иголку в стоге сена, пылинку на болотной ряске, монетку в песчаной куче? Если бы хоть радио у него говорило. Но, видимо, вода глушила волны. Первое время нам чудилось что‑то вроде 508, потом и эти сигналы смолкли. Вероятно, сели аккумуляторы. Ведь заряжался‑то Тетеас от моей нервной системы.
Будь у него нормальный рост, может быть, он и выплыл бы.
Но три сантиметра в час, разве это темп для моря? Конечно, он не захлебнулся, дышать ему не требуется. Он остался на дне и лежит там и будет лежать, пока не проржавеет.
Ржавеет! Разумный ису, врач с высшим образованием. Исследователь. Автор идеи о людях будущего — волетворцах.
Нет справедливости в природе.
Я не мог успокоиться, не мог простить себе. Сокрушался. Клял себя. Нырял снова. Перебирал желудяки. Твердые рассматривал под микроскопом. Совал в них булавку с антенной. Мегатировал.
Попусту!
Конец мечте!
Граве старался утешить меня, говорил, что чертежи сохранились, на Чгедегде смонтируют другого эндохирурга, обучат его, проинструктируют, я получу другого лейб–ангела, который продолжит начатые исследования, сделает меня всесильным волетворцем.
Разве в одной мечте дело?
Друга я загубил, маленького, но самоотверженного, запрограммированного на любовь и заботу обо мне.
Часто ли встречаешь таких среди людей?
А чем отплатил я за заботу?
Потерял.
Потерял!
Люди уходят тоже. И забывается облик, голос, любимые выражения, манеры… Что остается надолго? Незавершенное дело.
Я постепенно забываю говор Тетеаса, его повадки и слова, стираются в памяти кадры с палочками, шариками, тяжами и овалами, но все чаще, все настойчивее думаю я о незавершенном: “Хочу, чтобы ты стал хозяином своего тела!”
— Ты хочешь быть талантом? Будь! Хочешь быть красавцем? Будь красавцем. Вообрази себя Аполлоном: пусть нос будет прямой, зубы ровные, плечи широкие, стройный стан, глаза большие, брови густые, лоб высокий! Еще выше, еще! Представь, какой именно! Напряги воображение, напряги волю!
— Не выйдет.
— А если попробовать, потренироваться, поднатужиться?
— Не выйдет все равно.
— А если нечеткую волю подкрепить техникой?
— Как?
— В том‑то и дело — как?
Среди дорожных знаков различаются предупреждающие, запрещающие и предписывающие. К числу последних относятся стрелки, указывающие: “только прямо”, “только налево”, “только направо”.
Спутник автомобилиста
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
В подзаголовке написано “по мотивам”. Я взял на себя смелость первую для земного читателя йийитскую книгу дать в собственном переложении. Для литературы это непривычно, в кино же случается сплошь и рядом. “Борьба миров” по мотивам Уэллса, но перенесенная в Америку середины XX века. “Идиот” по Достоевскому, но герои — японцы и действие в послевоенной Японии. Я сам настороженно относился к этим вольностям “по мотивам”, даже возмущался искажением классиков, обижался за них. И за книгу Гэя я взялся с искренним желанием скрупулезно донести до людей все оттенки смысла, каждому слову найти точнейший эквивалент. И вот что начало получаться:
“— Йийиты, хаффат!
Мы лежали в пахучей грязи, постепенно зеленея, когда я ощутил в пятках знакомое дрожание.
— Неужели Рэй? — дрогнул я.
Да, это был Рэй, весь серый и красно–сетчатый.
— Йийиты, — воскликнул он, — хаффат!”
Вы поняли что‑нибудь?
Конечно, можно все это пояснить примечаниями. Сообщить, что дело происходит на планете Йийит, жители ее йийиты, слово употребляется в значении “люди”, а также “друзья”, хаффат — маленькое животное, самка которого имеет обыкновение после свадьбы съедать мужа, подобно нашим паучихам. В переносном смысле — измена, предательство, но не просто измена, а самая подлая, измена под личиной нежнейшей любви. Почему йийиты лежали в грязи? Потому что атмосфера на их планете разреженная, воздухом они не дышат, а кислород получают из воды, обычно из болотной, богатой перегноем и азотнокислыми солями (пахучая грязь). Для отдыха укладываются в ил, чтобы запасти себе кислород и соли на несколько часов, накапливают их в горбу на спине. При этом кровь у них зеленеет; она вообще зеленая, поскольку в гемоглобине у йийитов не железо, а магний, как у наших растений. Посвежевший йийит зеленеет, усталый — сереет, и сквозь кожу у него начинает просвечивать красноватая сеточка сосудов. Надо пояснить еще “знакомое дрожание”. Тут опять виноват разреженный воздух. Звук он проводит плохо, поэтому у йийитов на голове нет ушей, орган слуха у них на пятках. Впрочем, и у нас следопыты ложатся на землю, чтобы уловить дальний топот. Чтобы слышать лучше, йийиты прижимают подошву к твердому грунту. В концертных залах разуваются и вставляют ноги в особые металлические галоши, обычно медные, в кабинетах же у них ради тишины мягкие пробковые ковры. Естественно, йийиты хорошо различают походку, слышат походку (“ощутил… знакомое дрожание”) и сами разговаривают, прижимая пальцы к земле (“дрогнул я”).
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!