Империя должна умереть - Михаил Зыгарь

С этого начинается самый знаменитый бунт 1905 года, который через 20 лет прославит Сергей Эйзенштейн. В считаные минуты матросы убивают капитана и всех офицеров, потом еще несколько часов добивают тех, кто пытался спрятаться. А еще – судового врача, кока и того матроса, который ел борщ.

С 16 по 25 июня броненосец блуждает по Черному морю, стреляя в сторону Одессы, а посланные ему вдогонку миноносцы не могут его найти. 25 июня на корабле заканчивается запас пресной воды и продовольствия, на борту начинаются конфликты, и в итоге «Потемкин» сдается румынским властям в Констанце. Команда сходит на берег и, избежав ареста, разъезжается по Европе. Один из зачинщиков мятежа, «председатель судового комитета» матрос Афанасий Матюшенко, едет в Женеву – он мечтает встретиться с «чертовым попом», то есть с Гапоном, – и примкнуть к нему. Сам броненосец 29 июня буксируют обратно в Севастополь.

«Европа, Англия и Америка жаждут услышать мое слово, всякое мое мнение», – хвастается Гапон перед старым другом Петром Рутенбергом, когда тот приезжает к нему в Лондон. Бывший священник даже говорит, что местные рабочие планируют поставить ему памятник при жизни. Гапон чувствует себя суперзвездой и даже пророком: «Николай II готовит себе судьбу одного из английских королей или французского короля недавних времен, …те из его династии, которые избегнут ужасов революции, в недалеком будущем будут искать себе убежища на Западе» – так заканчивается его книга воспоминаний, опубликованная в Лондоне летом 1905 года.

Под обаяние Гапона попадает патриарх «русского Лондона» Петр Кропоткин. Классик мирового анархизма пишет большую статью о «Русском рабочем союзе», новой организации, которую начинает создавать Гапон. Петр Струве, издатель «Освобождения», тоже ищет встречи с ним.

В Лондоне Гапон разрабатывает план похода на Петербург и революции в России: на частные пожертвования, собранные в Европе и Америке, закупить оружие, погрузить его на купленный пароход, доплыть до Финского залива, вооружить членов «Русского рабочего союза» и потом повторить 9 января, только наоборот – теперь вооруженные рабочие пойдут на Дворцовую и возьмут власть. «Чем династия Готторпов лучше династии Гапонов? – так один из новых друзей цитирует слова, произнесенные бывшим священником в запальчивости. – Пора в России быть мужицкому царю, а во мне течет кровь чисто мужицкая, притом хохлацкая!»

Гапон пишет в Петербург, и его товарищи, выжившие 9 января, начинают воссоздавать разгромленную структуру. Она насчитывает пока лишь десятки человек. Штабом будущего похода на Петербург становится лондонская квартира 55-летнего Николая Чайковского, эсера и эмигранта с 30-летним стажем. За сбор «иностранных пожертвований» отвечает финский сепаратист Конни Циллиакус, за закупку оружия – Евгений Азеф. Ни ветеран подполья Чайковский, ни молодой вождь оппозиции Гапон, ни другие участники процесса не подозревают, что имеют дело с двумя агентами: японской разведки и российской тайной полиции.

Тем временем Циллиакус находит деньги. Гапону он говорит, что их пожертвовал американский миллиардер, впрочем, Гапон никогда не был щепетилен в вопросе происхождения денег. Не менее циничны и другие революционеры, вряд ли их смутило бы известие, что деньги на революцию в России выделил японский генштаб.

О готовящейся революции узнает Ленин – и пытается присоединиться к проекту Гапона. В начале июля, когда Гапон приезжает из Лондона в Женеву, лидер большевиков ведет его в пивную и ласково просит пустить их в кружок заговорщиков, дать возможность поучаствовать в захвате Петербурга. Гапон-объединитель щедро соглашается и берет с собой в Лондон большевика Николая Буренина, которого Ленин отправляет в качестве представителя. Ленин, который всегда – и до и после – будет против любых объединений и за единоличные действия, сейчас изо всех сил старается не оказаться за бортом. Поэтому большевики обращаются к Максиму Горькому, чтобы тот убедил великого Гапона сотрудничать с ними.

В середине августа Горький впервые в жизни пишет письмо Ленину. Правда, Ленин вовсе не адресат, а скорее почтальон – он должен передать письмо Гапону. Горький очень возбужден гапоновским планом привезти в Петербург оружие и поднять восстание.

«В единении – сила, товарищ! – пишет Горький. – Не самостоятельную партию, разъединенную с интеллигенцией, надо создавать, а нужно влить в партию наибольшее количество сознательных рабочих». В конце письма Горький предлагает Гапону использовать именно большевиков в качестве основных союзников при захвате Петербурга, предполагая, что гапоновский «Рабочий союз» самостоятельно поднять восстание не может.

Гапон, который считает себя ключевой фигурой и объединителем всех революционеров, вовсе не против большевиков. Но против них финн Циллиакус, а поскольку именно он достал деньги, его позиция – решающая.

В России тем временем действительно все объединяются. Многочисленные профсоюзы объединяются в Союз союзов – всероссийское объединение представителей всех возможных профессий, тон в котором задают, конечно, либералы из Союза освобождения. Председателем избирают историка Павла Милюкова.

Полиция негодует, генералу Трепову приносят доклады о том, что это альтернативное правительство и Союз союзов покушается на государственную власть. Но Трепов пока не дает санкции на арест членов Союза союзов.

В конце мая Союз союзов проводит съезд в Москве. Его участники (а это больше 200 человек) предлагают всем вместе отправиться к царю – и потребовать, чтобы после позорного поражения в войне с Японией он уволил свое коррумпированное окружение и созвал парламент. Идея революционная – но собравшиеся считают, что после Цусимы ничто другое уже не спасет.

В итоге Союз решает все же отправить к императору небольшую делегацию земцев – а Трепов уговаривает царя ее принять. Все знают, что министр внутренних дел Булыгин создал комиссию для разработки проекта законосовещательного органа – поэтому не грех обсудить его и с либералами. Происходит невиданное: 6 июня лидер Союза освобождения и автор проекта конституции Иван Петрункевич, лидеры земства князь Шаховской и князь Долгоруков, и даже пресловутый Федор Родичев из Твери, пожелания которого Николай II обозвал «бессмысленными мечтаниями», – все они приходят к императору. Главу Союза союзов Милюкова на встречу не зовут.

Говорят о необходимости народного представительства, и Николай II вроде бы даже соглашается: «Отбросьте ваши сомнения, – уверяет он, – моя воля, воля царская, созвать выборных от народа – непреклонна; привлечение их к работе государственной будет выполнено правильно».

Правда, месяц спустя Николай II принимает совсем другую делегацию – от консервативного крыла дворянства. Они говорят ему, что очень опасаются нового избирательного закона, переживают, как бы он не занес в Россию парламентаризм, в котором и на Западе уже разочаровались (в этом просители уверены). Царь их успокаивает: «Только то государство и сильно и крепко, которое свято хранит заветы прошлого».

Московские предприниматели шокированы смертью Саввы Морозова – но их борьба только начинается. Все лето купцы обсуждают планы по созданию новой Думы – среди промышленников начинается конфликт поколений. Активная молодежь выступает за переход к конституционной монархии – пожилые банкиры-старообрядцы, конечно, ратуют за традиции и самодержавие.