Сиротка. Слезы счастья - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Спасибо, мадемуазель!

– Это Киона, – сообщила Эрмин. – Она возилась с тобой, когда ты жила в лесу, на берегу реки.

– Нет, у Кионы были длинные волосы, – возразила Адель.

– Я их отрезала. Иди сюда, дай мне руку.

На пороге дома появилась Шарлотта – босоногая, в простенькой блузке из розового ситца и в юбке. Увидев, как элегантно одеты ее подруги, она едва удержалась от вздоха.

– Если бы я знала, что вы приедете, я бы постаралась привести себя в порядок, – сказала она бесцветным голосом. – Господи, не выношу такой жары. Скорей бы наступила зима, выпал бы снег! Заходите, заходите. Адель, ты тоже зайди в тень. Твой отец мог бы захватить тебя с собой!

– Людвига нет? – удивилась Киона. – А где Томас? Мне не терпится его увидеть. Ты ведь понимаешь, что, когда вы отправились в Германию, ему было лишь несколько месяцев от роду.

– Мне жаль, но Томас выводит меня из себя, – сказала Шарлотта, садясь за кухонный стол, заваленный немытой посудой. – Он здесь становится капризным. В общем, Людвиг пообещал продержать его возле себя до вечера. Они на берегу реки. Я наготовила им еды.

Эрмин осмотрелась по сторонам с мрачным видом. Царящий вокруг нее беспорядок и выражение лица Шарлотты свидетельствовали о том, что эта молодая женщина пребывает в мучительной депрессии.

– Какой это все-таки тяжкий груз – брак, дети! – прошептала Шарлотта.

– Лолотта, не говори так! Если ты устала, тебе нужно нам об этом сказать. Дашь мне какой-нибудь фартук? Мы с Кионой наведем тут порядок.

– Нет, давайте лучше поболтаем. Тут навел бы порядок Людвиг, если бы я не попросила его пойти на реку вместе с Томасом.

– Мы поболтаем позже, – возразила Киона. – Адель, может, ты поиграешь возле дома, в тени яблони? Я дам тебе миску с водой, чтобы ты постирала одежду своей куклы. Это ведь твоя кукла там, на крыльце?

Девочка в ответ кивнула. Ее глаза заблестели от радости при мысли о том, что она сможет поиграть с водой и мылом. Она поспешно направилась к выходу.

– Ты хотя бы взгляни на то, что мы тебе принесли, – вздохнула Эрмин, обращаясь к Шарлотте.

– Вы очень любезны. Мне все это пригодится. Однако лично я уже не могу ничего есть – как там, в Германии. А еще меня тошнит.

Киона наполнила миску водой и пошла отдавать ее девочке. Шарлотта тут же спросила:

– Если ты пришла вместе с Кионой, это означает, что ты рассказала ей о том, что я натворила. Или же ты передала ей, что я хочу ее видеть. Так что же ты ей сказала?

– Не было никакой необходимости что-либо говорить ей: она и сама это уже знала. Успокойся, Лолотта, а то ты вся дрожишь. Со стороны даже кажется, что ты выпила. Взгляд у тебя какой-то блуждающий.

– Да ничего я не пила, но если тот ребенок, который у меня в утробе, – не от Людвига, то я сойду с ума, Мимин.

Ласковые прозвища, которыми они называли друг друга в детстве, и сейчас легко слетали с их губ, свидетельствуя о том, что их по-прежнему связывают тесные узы дружбы.

– Ты должна выдержать этот удар ради Адели и Томаса. Они нуждаются в тебе и в твоей нежности. Ну же, не вешай нос! Я тут, рядом с тобой, Киона тоже.

– Я вскипячу воду.

К ним вернулась Киона. Она посмотрела на Шарлотту, облокотившуюся на стол, а затем на Эрмин, надевшую на себя фартук и возившуюся возле кухонной раковины. Все три женщины слышали, как за окном тихонечко что-то напевает Адель.

– Давайте поторопимся, – сказала Киона. – Пойдем в гостиную, Шарлотта. Мне нужно побыть с тобой наедине. Не обижайся, Мин!

– Поступай так, как считаешь нужным, моя дорогая.

Киона и Шарлотта вошли в гостиную, где царил полумрак. На окне, выходившем на какие-то густые заросли, висела москитная сетка. В комнате было прохладно. На всей мягкой мебели лежали старые покрывала.

– Если уж тебе отдыхать, то здесь, – сказала Киона. – Ты не будешь страдать от жары.

– Нет, не стоит устраивать кавардак везде и всюду. Если тут побывают мои малыши, порядка уже не будет.

– Его и так нигде нет! Шарлотта, я поняла, что тебя беспокоит, но я не обещаю тебе какого-то чудесного избавления от твоих проблем.

Киона усадила эту будущую роженицу на диван, на котором лежало льняное покрывало.

– Ты можешь узнать, кто отец этого ребенка, или нет?

Голос Шарлотты был полон отчаяния. Кроме того, она выглядела сильно похудевшей. Она положила ладони на свой живот, который только начинал округляться.

– Я на себя злюсь. Боже мой, как я на себя злюсь! Поначалу я буквально обезумела и думала только о том, как бы уехать из Германии, подальше от родственников мужа. Но с тех пор, как я вернулась к себе домой, в Валь-Жальбер, меня терзает стыд, Киона. Поверь мне, я никогда не переставала любить Людвига – ни на одну секунду. Я даже могла бы умереть от любви к нему.

– Я знаю. Но не говори громких трагических слов. Тебе необходимо жить и растить детей.

– Да, конечно, у меня на это мужества хватит, если ребенок, которого я жду, – от Людвига, моей любви. Киона, сжалься надо мной, скажи мне правду.

Киона села на диван рядом с Шарлоттой и взяла ее за руки. Она хотела дать себе самой время подумать о том, каким образом ей следует сейчас поступить. Еще во время вечеринки в Робервале, когда она обнималась с Шарлоттой, у нее возникло ощущение, что малюсенькое существо, формирующееся в утробе этой женщины и еще не превышающее по размерам земляничку, было зачато не Людвигом Бауэром. «Но ведь я могу и ошибаться, – мысленно сказала сама себе Киона, встревоженная тем, какое большое значение будут иметь слова, которые она скажет. – Если бы я не прочла в рассудке Шарлотты признание в том, что у нее имелась любовная связь с одним французом там, в Германии, я могла бы ничего и не заметить. И если на меня повлияло такое важное обстоятельство, то могу ли я дать правильный ответ?»

– Ну так что? – изнывая, спросила Шарлотта.

– Тише, имей терпение! – сказала Киона, сидя с закрытыми глазами.

– Нет, скажи мне, скажи поскорее! Я уже не могу больше терпеть! – выпалила Шарлотта, которую вдруг охватил гнев. – Я хочу заявить своему мужу, что ему не придется растить ребенка, зачатого другим мужчиной, я хочу спасти нашу с ним семью. Людвиг делает вид, что он меня простил, но я себя простить не могу. Я была глупой, зловредной, распутной, и меня постигла за это небесная кара! Богу вообще следовало бы испепелить меня молнией за такой грех.

Шарлотта начала судорожно всхлипывать. Киона притянула ее к себе и обняла.

– Поплачь, поплачь подольше, Шарлотта, и не втягивай Бога во все это. Прежде чем испепелять тебя молнией за твои грешки, он должен был бы сначала заняться теми, кто виновен в преступлениях, в тысячу раз более тяжких. Некоторым нацистским палачам удалось скрыться, и они остались безнаказанными. По сравнению с ними ты заслуживаешь только того, чтобы снова начать радоваться жизни, оберегать свой семейный очаг и доказывать своему мужу, что ты любишь только его одного. Перестань удручать его, мучить своими сомнениями и заставлять его чувствовать на себе тяжесть твоих угрызений совести!