Роль грешницы на бис - Татьяна Гармаш-Роффе

Измайлова обернулась. Глаза ее были сухи, только лихорадочно блестели. Неожиданно она направилась к Свете, села рядом, обняла ее за плечи и медленно, без выражения, словно осторожно пробуя слова на их опасный вкус, произнесла в голос:

– Сыночек мой… что же я наделала…

Света резко отодвинулась от актрисы, посмотрела на нее в упор, с ненавистью, как вдруг голова ее уткнулась в плечо Аллы, и она зарыдала еще громче.

Актриса только молча поглаживала ее по спине, словно баюкая, глядя перед собой отрешенным, все тем же странно блестящим взглядом.

Алексей, сраженный этим неожиданным единением двух женщин – убийцы и ее несостоявшейся жертвы, – отошел к окну, чтобы не мешать.

Когда рыдания Светы затихли, он обернулся. Они сидели по-прежнему рядом, два одинаковых изваяния, две столь непохожие женщины, звезда советского кинематографа и ее прачка, жертва и убийца… Презирающие друг друга и в то же время фатально объединенные любовью Антона – любовью к Антону… Одна – эту любовь никогда не познавшая, и другая – познавшая ее через меру…

– Где дневники Аллы Владимировны, Света? – нарушил молчание Кис.

На него обернулись обе. Два столь непохожих лица со столь похожим выражением боли.

– Дневники? – переспросила Измайлова. – Они здесь?

– Ну да. Они ведь по сценарию рядом с вашим хладным трупом должны находиться.

– Алексей… Прошу вас, увезите их отсюда. Заберите к себе, обещаете? Иначе у меня их изымут… Вы ведь сейчас наверняка вызовете милицию… Я не ошибаюсь?

Кис кивнул:

– Заберу, не беспокойтесь. Так где дневники, Света? В темной комнате? – предположил детектив.

Странно, но то выражение боли, которое минуту назад так тронуло детектива, сменилось на ее лице снова агрессивной, злой гримасой.

Света не ответила.

– Ладно, – миролюбиво произнес детектив, – там они, ясное дело! Где же им еще быть?

Он подошел к девушке, заставил подняться с кресла:

– Пойдемте!

Алексей не мог оставить Свету наедине с Измайловой: как знать, какой фортель может выкинуть убийца. Руки ее скованы за спиной, да, но… Короче, всяко бывает. И потому, прихватив Свету за плечо, он повел ее по коридору с собой.

Он зажег в темной комнате свет. На виду ничего похожего на тетради или сумку с ними не наблюдалось.

– Где? – коротко спросил детектив.

Света, поколебавшись, мотнула головой в сторону нижней полки, на которой находились коробки с обувью. Кис снял коробки и заглянул, пригнувшись, вглубь – пусто.

…Света ударила его ногой тогда, когда он уже начал распрямляться. Нога попала ему в шею, а не в голову, как, видимо, рассчитывала прачка. Удар, однако, был чувствительный. Кис с трудом удержал равновесие и, разъяренный, схватил девушку за плечи.

– Еще раз попробуешь – прикую к батарее, ясно?! – прошипел он.

Света в ответ плюнула ему в лицо.

Детектив медленно утерся, разглядывая ее покрасневшее от злости лицо. По правде говоря, он с трудом удержался, чтобы не залепить ей пощечину.

– У тебя что-то типа классовой ненависти к врагам? – усмехнулся он. – Не повезло тебе, опоздала ты с рождением, девушка. Тебе бы в сталинские времена, времена чисток… И о наследстве не пришлось бы хлопотать, и отравленные иглы придумывать бы не понадобилось, тогда все решалось простенько и со вкусом: донос накатала, Измайлову в лагеря, а ты – глядь, и в ее апартаментах хозяйкой… И драгоценности ненавистной народной артистки украсили бы твои трудовые руки прачки… И камешки блестели бы только ярче при мысли о восстановленной социальной справедливости, а, Света? – говорил Кис, обегая быстрым взглядом полки. – Сияли бы, так сказать, блеском пролетарской правды…

На одной из них он увидел чемодан, перетянутый ремнем, отстегнул ремень, и через минуту прачка была привязана к одной из стоек стеллажей.

– Так где тетради?

Света молчала, и Алексей принялся за поиски.

…Дневники нашлись некоторое время спустя в большой хозяйственной сумке, в которой Света обычно приносила белье. Сумка висела на стойке с одеждой, хорошо замаскированная платьями актрисы. Кис снял сумку, открыл, пересчитал: все тома были на месте.

– Вы тут, девушка, будете отдыхать до приезда милиции, – сообщил он и, погасив свет, закрыл за собой дверь темной комнаты.

Аллы в гостиной не было. Свет горел, но ее не было. Алексей посмотрел на двери ванной и туалета – темно. И только из двери спальни пробивался слабый свет. Стало быть, легла, неважно себя чувствует… Жаль ее будить, но придется: прачку надо сдавать милиции, и Кис намеревался это сделать немедленно. Не сторожить же ему Свету всю ночь!

Кис аккуратно постучал в дверь спальни и, не дожидаясь разрешения, вошел.

В спальне горел ночник. Алла лежала на своей кровати и безмятежно смотрела на детектива столь знакомыми по фильмам голубыми глазами. При неярком свете ночника лицо ее показалось детективу совсем молодым.

– Алла Владимировна, простите, что врываюсь, но дело в том, что…

Алексей вдруг осекся. Взгляд его упал на стакан.

ОН БЫЛ ПУСТ.

Алла Измайлова, народная артистка СССР, «культурная память трех поколений», была мертва. Рядом с ней на тумбочке лежала та самая, украденная Светой, записка: «Вы прочитали мой дневник и все поняли. Объяснения излишни». И ниже примечание:

«Алексею Андреевичу Кисанову:

Я так и не научилась быть милостивой… Будьте счастливы, Алеша».

…Антона взяли в то же утро: не дождавшись возвращения «Светика-Цветика», он, изведясь от тяжелого беспокойства, сам пришел к дому Аллы Измайловой, чтобы разыскать ту, которая заменила ему мать, сестру и жену…

* * *

– Скажи, а почему меня мамка не любит?

– Любит она тебя, не плачь, малыш, она тебя очень любит…

– И ты любишь?

– И я. Спи, маленький, спи, и пусть тебе снятся сладкие сны, в которых все тебя любят…