Янтарь в болоте - Дарья Кузнецова

– А ты еще и трусом ко всему стал! – яростно протянула Озерица. – Воевода! Тоже мне, герой! Янтарноглазый! – Голос ее зашелестел ледышками, зашумел далеким водопадом. Глаза в мгновение выцвели до бледно-серого, белого почти, волосы приподнялись капельной взвесью. Олег отшатнулся – такой он Озерицу прежде не видел. Всерьез разозлил. И вроде понятно, чем, но неужто настолько? – Жизнь тебе, значит, не мила? Ну что ж, изволь!

Воевода не то что возразить – понять не успел. Озерная дева взмахнула руками, мир кувырнулся, завертелся, обнял холодом, закрутил…

Что он в воде и его волочит могучий поток, Олег понял не сразу. Его приложило о камень, и белая пена перед глазами расцветилась искрами. Потом что-то древнее, бессознательное заставило грести, и только потом очнулся разум.

О том, что он вообще-то умереть вызывался, Рубцов и не вспомнил. Вынырнул, глотнул воздуха, но и моргнуть не успел, как вновь утянуло под воду. Вновь рванулся, вновь – лишь на полвдоха, чудом не нахлебался. Вода тащила куда-то вниз, в глубину, пыталась скрутить, прижать ко дну.

Захлестнула паника. Понял: не выгребет. Горные реки коварны, жестоки, затянет – не спастись.

А следом, с новой попыткой вдоха и новой волной пены, пришла злость. На себя, на Озерицу, на реку эту – горы слева, горы справа…

Силы в нем, говоришь, немерено? Янтарь черный? Ну ладно!

Нырнул, наплевав на черные мушки перед глазами, на холод, от которого отчего-то сильнее прочего сводило лоб. Не задумался, что река эта – в другом мире. Пальцы зацепились за камень, соскользнули, ощупью нашли другой – и земля отозвалась. Вздыбилась, ударила камнями снизу, выбив остатки воздуха, толкнула кверху, к стылому ветру. Олег еще успел увидеть незнакомые крутые скалы вокруг и снежный пик где-то вдали, успел с изумлением подумать – ведь не было же! И глубины такой, и потока, и камней, только широкое мелкое русло со множеством осередков…

А потом мгновение темноты перед глазами сменилось ярким солнцем, и Рубцов нашел себя лежащим на спине у основания узкой песчаной косы, на берегу небольшого островка посреди озера. Закашлялся, повернулся на бок, отплевываясь, – все же хлебнул воды, перед тем как выбило на поверхность. Заозирался недоверчиво, приподнявшись на локте. Где бурный, вихрящийся поток, белый от пены? Горы где? И что там были за горы?..

Светлояр он узнал: вон княжеский дворец виднеется, вон там ива, на поляне под которой шашка его осталась. Солнце летнее греет жарко и высоко уже заползло, с рассвета часа три минуло, не меньше.

– Ладно, Оззи, я был не прав! – хрипло проговорил он, щурясь на искристую рябь на поверхности воды. Озерной девы рядом не было, но он ни мгновения не сомневался, что она все слышит. Уж здесь-то точно. – Умирать я всяко не хочу, и пожить не против, и вообще спасибо тебе и низкий поклон за спасение! И за науку. Понял, осознал и все такое, – проворчал недовольно, сел.

Пошевелил босыми ступнями. Куда и когда делись сапоги – непонятно. Поморщившись, сжал и разжал руку, надавил большим пальцем на безымянный, разглядывая сорванный ноготь. Кровить тот перестал, тут подарок духа работал отлично, но – болел. Кажется, в назидание и напоминание: что бы там ни было, а было оно по-настоящему.

– Делать-то что? – пробормотал совсем уж тихо, себе под нос. И сам же себе ответил: – Ну, для начала на берег вернуться надо.

Откладывать на потом это важное дело не стал, вошел в воду и погреб. Это не горная река, и хотя спокойствие озерной глади обманчивое, но все одно – не то же самое. Можно и подумать по дороге. Конечно, только об одном.

Куда его Озерица подталкивала, долго думать не приходилось, дело ясное. Чернявую сватала. Видать, приглянулась чем-то. Да и могла ли она не приглянуться-то?..

Но то озерная дева. А он сам что?

Одно, самое важное, в очередной раз вспомнил и с Озерицей согласился. Нельзя так жить. И еще сильнее стало стыдно перед своей спасительницей – и за то, как кричал недавно, предлагая бесценный дар обратно забрать, и за то, как распоряжался им прежде.

И не про дар видеть души людей речь, не про здоровье и уж тем более не про глаз. Про жизнь. Ему дали второй шанс, дали прожить достойно. Дали то, о чем очень многие буквально умоляли и Матушку, и деву озера. А он с самой войны тут… Н-да.

Но это он и без нее понимал и нередко возвращался к этому вопросу мыслями, но обычно на том и заканчивалось. А сейчас наконец решил, что менять что-то действительно надо. Он не мог поручиться, что в реку его Озерица швырнула за этим, однако голову промыло знатно, выполоскав из нее упаднические мысли о том, что лучше было бы умереть. Не лучше. Это всегда успеется. Может быть, промыло временно и еще через месяц прежней жизни все вернется на круги своя, но доводить до этого Олег не хотел. И крепко задумался: если так нельзя, то как – нужно?

«На границу ехать надо», – решил он. На ту самую заставу, пятую Моховую. Подальше от дворца, от его соблазнов и праздной скуки, чтобы некогда было за чаркой тянуться. Нежить и нечисть там шугать – пользы от него всяко больше будет. Силы в нем и впрямь полно, хоть на пользу пойдет, а не стоячим болотом во дворце киснуть.

Да и вообще, а чего он на драках-то зациклился и прошлых своих умениях? Почему до сих пор не думал, что черный янтарь иную пользу принести способен? Хребет поднять Олег осилил, так, может, еще что полезное где передвинет? К слову вот о болотах, например. Устроить на месте топей в Моховом уезде пашни. Сразу все он, положим, не осилит, но потихоньку-полегоньку… Надо только спросить у кого-то толкового, а не выйдет ли хуже? Он смутно помнил, что поворот рек на родине закончился не очень хорошо, но никак не мог вспомнить, чем именно и почему. Слышал от кого-то, только за давностью лет забыл. А то и сразу же выкинул из головы, на кой ему эти реки-то?

Но это ладно, это с князем поговорить надо. Вдруг что путное присоветует. Сейчас с другим надо было решить. С Алёной.

Потому что, если подумать и быть с собой честным, Озерица и здесь права. Правда ведь струсил. Не самой чернявой алатырницы испугался – перемен. Неизвестности. Непривычных чувств. Ему же душу наизнанку выворачивало при мысли о том, что она с другим будет, но отмахнулся, охотно нырнул в привычное болото. Она, мол, сама выбрала!

А с чего, собственно, должна была другое-то выбрать? Что она от него хорошего видела? Чем он ее заслужил?

Да и… сама ли выбрала? Не просто так она это после разговора с Вьюжиным сказала, не просто так глаза прятала! А Олег и рад был воспользоваться поводом и сбежать. Хоть бы задумался, добром ли Алёна вообще замуж-то согласилась идти за незнакомца? Не такая она.

С этой мыслью он погреб быстрее. Сговор – не свадьба и еще не конец, но лучше бы раньше успеть.

О том, как быть, что говорить, как убеждать и что делать после (согласится или нет – в обоих случаях), он пытался думать, но от этих вопросов становилось тоскливо и не по себе, и решимость таяла на глазах. И это злило: Рубцов не считал себя особенно храбрым или тем более неустрашимым, но такая откровенная трусость была внове и тем более противна, что причина была уж слишком нелепой.