Сетерра. 2. Тайнопись видений - Диана Ибрагимова

Вечером все собирались за столом, и после ужина Астре занимался с Элиасом азами примальства, а Сиина тихонько болтала с Зехмой за игрой в домино или каким-нибудь общим делом вроде скобления шкур. Каждый новый день, с одной стороны, жарче распалял надежду, а с другой – вытягивал нервы в болезненную струну. На юге острова сугробов наверняка уже нет. Отправился ли кто-нибудь к дубовым лесам близ Северного лога? Все ли хорошо у Марха, Рори, Илана и остальных?

– И когда эта псина перестанет подушки драть? – сердито пробормотал Астре, просунув палец в очередную дыру в наволочке.

– Она, наверное, думает, что это утка такая здоровенная, – улыбнулась Сиина, снимая с крючка прихватку. – Там же перья внутри, вот она и «охотится».

Послышался топот на крыльце, и в дверь постучали. Астре машинально глянул на сестру, но та спокойно пошла открывать. Значит, свои. Калека не обернулся к порогу: дух прималя, ставший особенно чувствительным после Хассишан, уже уловил в пришедших Зехму и Элиаса. От последнего исходили болезненные волны.

– А я сегодня сугробы топил! Тренировался! – весело сообщил прималь, стягивая тужурку.

– И как? – спросил Астре, хотя ответ уже знал.

Парень снял рукавицы и продемонстрировал руки в алых волдырях. Горе-учитель хлопнул себя по лбу.

– Ты опять?!

– Снова! Сестренка, сметана есть?

– Откуда? Давно уже в масло взбила! Погоди, можно медом намазать. Медом еще лучше. Зехма, где у тебя мед?

– А я почем знаю, где у меня мед? – проворчал охотник, разуваясь. – Где есть, там и есть, а где нету, там и не отыщешь. Потому как мед там и стоит, куда его поставили.

– А куда поставили?

– А на полку в предбаннике вон. Только он уже сел давно, засахарился. Теперь на водяную баню его надо или к печи прислонить.

– Ну дела, – вздохнула Сиина. – И молоко у нас только замерзшее осталось. Ладно, давай я тебе меду в ладошках растоплю и намажем.

– Такая боль была! Я чуть с колесиков не съехал! – шмыгнул носом Элиас, плюхнувшись на сундук рядом с Астре.

От него пахло мокрым мехом, а щеки были румяные, как у крашенного свеклой снеговика, которого Зехма с Сииной зачем-то слепили тридень назад и поставили у крыльца. Астре не понимал их детских занятий, но, похоже, обоим это нравилось. Они словно пытались наверстать упущенное время, в котором Сиине не удалось побыть маленькой девочкой, а Зехме – отцом.

– Ой, да хватит такую рожу корчить, – сказал Элиас и внезапно схватил калеку за нос. – У-у-у, какие мы мрачные буки. Тянем-потянем.

– Перестадь демедленно, – прогнусавил недовольный Астре. – У медя в руках здороведдая иголка, если ты де заметил.

– Ну, кольни меня! Кольни! – с чувством сказал Элиас, подставляя щеку.

Астре хрюкнул, не выдержал и рассмеялся. Воспитатель из него получился никудышный.

– Вот, другое дело! – обрадовался парень. – А то такая физиономия мрачная была, как будто сажей тебя намазали. Ты не сердись, я же нечаянно! У меня просто руки замерзли, ну я и… погрел на совесть. Ты меня знаешь, я все люблю хорошо делать!

– И откуда, интересно, у тебя такая привычка? – спросила Сиина, скребнув ложкой густой бело-желтый мед. – Все ты приучен делать хорошо, а получается вечно так, будто штаны через голову снимаешь.

– Это у меня от папаши такое желанье, – сообщил Элиас. – Только таланта папашиного у меня нету. Батя у меня часовщиком работал, ну, пока не ослеп наполовину, так он говорил: «Все делай хорошо, а иначе лучше совсем не берись». У него каждая вещица до того добротно придумана была, что и сто лет ей сносу не видать. Он даже хитрые часы как-то смастерил для самого императора! Наверное, так и тикают где-нибудь во дворце, народ пугают. Только я не знаю где. Там на каждом этаже штуковины заводные с секретами. Полжизни бы отдал, чтоб папашины часы посмотреть…

– А ты мне ни разу про него не говорил, – заметил Астре и пожалел о сказанном, ощутив поток приглушенной боли со стороны прималя.

– Так он помер давно… Уж лет семнадцать по весне будет. Мне и пяти годков тогда не было. Четыре с хвостиком. Маманя растила. Что меня, что братьев. Вот их он и поучал хорошо все делать, только бестолковые у меня братья уродились. Один на море утонул, второй повелся с какими-то бандитами, да так его и не видели с тех пор. Остались я и маманя. А дальше ты знаешь.

– А я все думаю, чего он про винтики да шпунтики свои бурдит, – сказал развесивший одежду Зехма. – Как слово, так колесики, как другое, так шестеренки. А где то, там и это. Где шпунтики, там и часы. Стало быть, неспроста все это. Потому как человек незнающий про винтики и не слыхивал. А этот слыхивал. Вот и слыхивал потому, что папаша у него был часовой мастер. Теперь вот понял я, а то думал, дурной он просто.

– Эй, Зехма! Я вообще-то все слышу! Хватит про меня так говорить, как будто я с собакой вместе за дверью остался! – обиделся Элиас.

Сиина подошла к нему с растопленным медом и осторожно намазала ожоги. Сладко запахло липой.

Элиас, кажется, вообще не обращал внимания на боль. Пока Сиина сосредоточенно водила по пальцам липкой смесью, он смотрел на нее, как на главное чудо света. Потоки эмоций от него исходили не такие, как от влюбленного Марха, но восторженные, как будто сам факт наличия в доме девушки казался Элиасу приятным до безумия.

– Погоди-ка, – насторожился Астре, когда Сиина торопливо пошла к умывальнику, держа одну ладонь над другой, чтобы не накапать. – Семнадцать, да еще четыре с хвостиком. Элиас, а сколько тебе лет?

– Так двадцать второй круг уже стрелочки мои тикают, а ты думал, мне сколько?

– Быть не может, – нахмурился калека. – Ты посчитал правильно? В смысле, только порченым же обычно возраст считают.

– Вот уж только не в семье часовщика! Ты меня не обижай, парень, – сказал Элиас, указательным пальцем ткнув калеку в переносицу, чтобы расправить морщинку между бровей. Он почему-то терпеть не мог угрюмое выражение лица Астре.

Калека открыл было рот, чтобы высказать все, что он думает о медовом пятне у себя на лбу, но Элиас его опередил.

– Сестра! Я совершил непоправимое! – возопил он, мазнул Астре еще и по носу и подскочил, когда калека все-таки попытался кольнуть его в бок иголкой.

Если бы осенью Марх сказал ему, что он способен на такие дурачества, Астре бы не поверил.

– Почему ты уверен в своем возрасте? – спросил он, когда прималь с хитрым видом устроился на краю сундука.

Сиина прыснула от смеха, увидев, что лоб и нос у Астре блестят, как пирог, намазанный яичным желтком. Она вытерла мед тряпкой и пошла ее сполоснуть, а Элиас взялся объяснять:

– Да я ж вырос в избе, где каждая гречневая крупинка сосчитана была. И не столько от жадности, сколько для порядка. А чего это ты так удивился? Я что, такой на вид молодой?