Игры сердца - Анна Берсенева

Иван выбрался наружу первым и вздохнул во всю грудь. Когда он перенес Северину из-под бересклета в машину, то сразу же и выехал из города, и свернул на узкую дорогу, почти тропинку, ведущую в сторону от шоссе, тоже, впрочем, неширокого.

И вот теперь он стоял над маленьким лесным озером, вдыхал ночной осенний воздух и задыхался от счастья.

Пот, выступивший у него на лбу, высох мгновенно. Ему было хорошо и легко.

Северина подошла к нему, остановилась у него за спиной.

– Ты почему босиком? – сказал Иван. – Простудишься же. А у тебя и у здоровой сил маловато.

– У меня много сил. – Ее голос прозвучал виновато. – Просто у меня низкий гемоглобин. У нас проводили диспансеризацию, и это выяснилось. Какая-то аномалия.

Иван снял свои туфли и, приподняв под мышки, вставил в них Северину.

– А приятно на траве босиком, – заметил он. – Никакой у тебя нет аномалии. Просто ты, я подозреваю, питалась как птичка небесная. Приедем в Москву и сразу начнем в тебя гранатовый сок вливать. Данька – Дедал, в смысле – отлично всякие соки пьет. Все его тетушки, бабушки и нянюшки с удовольствием изощряются. Соковыжималку специально купили. Только что из крапивы сок еще не извлекли. Над ним вообще, по-моему, многовато кудахчут. – Иван улыбнулся. – А он сразу смекнул, что к чему, и принимает все это со снисходительностью наследного принца.

– Вряд ли он будет разбалован.

По Северининому лицу тоже скользнула улыбка.

– Надеюсь. Но все равно – от тетушек его надо будет забрать. И ему такое в ежедневном режиме ни к чему, и я этих массовых гуляний долго не выдержу. Будем втроем жить-поживать. Наживать особое добро, правда, не обещаю.

– Ты… еще не передумал? – тихо спросила Северина.

– Насчет добра?

– Насчет меня.

– Слушай, – поморщился Иван, – оставь ты этот нищенский тон, а? Ну что я еще должен сказать или сделать, чтобы ты прекратила уничижаться?

– Я не уничижаюсь. – Северина покрутила головой с девчоночьей наивностью. Даже не верилось, что совсем недавно она целовала его так, что у него до сих пор болели губы. – Но это же понятно, что ты можешь найти себе более яркую женщину. Ты очень красивый…

– Знаю – как метеорит в лохани.

Северина робко провела краем ладони по его щеке. Иван прижал ее руку щекой к своему плечу и засмеялся от счастья. Глупая она все-таки! Ну что здесь еще надо объяснять?

– Ты тоже красивая, – с серьезным видом сказал он. – Твоя внешность меня полностью устраивает.

– Но ведь я… – начала было Северина.

– Ты вообще обладаешь рядом положительных качеств, – перебил ее Иван. – Вдобавок у тебя хорошие стихи.

– Ты надо мной смеешься, – покачала головой Северина.

– Ни капельки. Я не совсем равнодушен к поэзии, так что твои стихи для меня не последний фактор. Если бы они мне не понравились, вряд ли бы у нас что-то получилось.

– Но ты их только один раз слышал!

– Этого достаточно. То есть вообще-то недостаточно, но, для того чтобы понять, что ты такое, – вполне.

– Как странно… – задумчиво проговорила Северина.

– Что странно?

– Я думала, в Москве никому не нужны стихи. Ведь там такая разнообразная жизнь. А когда я туда приехала – тогда, когда мы с тобой познакомились, – то оказалось, что стихи у многих вызывают интерес. Почему ты улыбаешься?

Иван смутился. Он пытался вспомнить, узнал ли Северинино имя раньше, чем затащил ее в постель, или наоборот.

– Не обращай внимания, – сказал он. – Улыбаюсь, потому что мне хорошо. – Это, впрочем, тоже было правдой. – Так как ты приехала в Москву?

– Вообще-то я не собиралась в Москву, – сказала Северина. – Мне казалось, что она на другой планете. Да-да, это так. Ты просто не представляешь, как мы здесь живем. Нет, я люблю Ветлугу, особенно музыкальную школу. Это бывший особняк Фортунатовой, там окна высокие, почти в два света.

– А что ты делала в музыкальной школе? – с интересом спросил Иван.

– Я ее окончила по классу скрипки.

– Ничего себе! У тебя, может, и слух абсолютный?

– Да. Но это неважно.

– Хорошенькое неважно!

– Ну вот, я люблю Ветлугу. Но здесь совсем другая жизнь. И я приехала в Москву лишь случайно. Потому что… – Она вдруг сильно смутилась, но все-таки сказала, глядя Ивану в глаза: – Потому что Алексей меня преследовал. Он ждал меня в тот вечер возле общежития. Он сказал, что если я ему один раз дала, то и дальше буду давать, пока он меня сам не вышвырнет. И я в ответ на эти слова дала ему пощечину.

– Ты – пощечину? Такому бугаю? – поразился Иван.

– Это получилось само собой. Если бы у меня в руках был нож, то я его, возможно, убила бы. Но ножа, к счастью, не было. И он меня ударил. И я убежала. Он, конечно, догнал бы меня, но мне удалось остановить машину. А она ехала в Москву. Вот так я и приехала.

– У тебя потому даже сумки с собой не было? – вспомнил Иван.

– Да. Ни сумки, ни денег. А в той машине ехали художники. Они приезжали в Ветлугу, чтобы рисовать пейзажи, и возвращались домой. Они привезли меня на Винзавод.

– Где? Здесь, в Ветлуге? – не понял Иван.

– Здесь нет винзавода, – серьезно объяснила Северина. – Здесь только ликероводочный. А Винзавод – это такое пространство в Москве.

– А!.. – вспомнил Иван. – Возле Курского вокзала? Мама там однажды выставлялась, я ей картины туда перевозил. Там действительно винзавод раньше был, а потом сделали выставочные залы в бывших цехах.

– У Леонида – это тот художник, который был за рулем машины, – была выставка в Цехе Белого. И он повез всех туда. И меня, конечно, тоже. Я впервые увидела таких свободных людей, какие были там, на Винзаводе. Они улыбались друг другу, им было весело, и никто не говорил никому, что так нормальные люди не одеваются, и таких надо в психушке держать, или что-нибудь подобное. Там был такой прекрасный отдельный мир! И, конечно, все выпивали за выставку Леонида, и мне пришлось выпить водки, а это мне нельзя – я сразу теряю силы. К тому же я двое суток не ела.

– Остальное я видел, – улыбнулся Иван. – Ты уснула на ковре в мастерской.

– Проснулась и увидела тебя. И моя жизнь перевернулась.

– Моя тоже. – Иван обнял ее, спрятал лицо в ее светлых волосах. – Только я этого не понял. Мне же и в голову не могло прийти, что такое бывает, – виновато объяснил он. – Я подумал, ты обычный богемный мотылек, я их у мамы много перевидал. Дурак, в общем. Мог бы сразу насторожиться. И стихи, и вообще…

Все-таки она устала. Ну конечно, даже он устал, хотя всего лишь ждал ее под стенами тюрьмы. А она была в тех стенах. Совсем не для нее были такие испытания!