Источник счастья. Misterium tremendum. Тайна, приводящая в трепет - Полина Дашкова

– Протопопов пытался уйти. Оружие скинул, куда – неизвестно,и дал деру. Но взяли сразу, пикнуть не успел.

– Неужели догадался?

– Ну а как же? Он не такой дурак.

– Был бы умный, с самого начала не соглашался бы, – тихопроворчал Ленин, – ладно. С ним ясно. Что Каплан?

– Стояла, где велели. При задержании вела себя тихо, несопротивлялась. Сейчас ее допрашивают в комиссариате. Она уже призналась.

– Призналась? – Брови вождя поползли вверх, лоб сморщился. –Фанни Каплан призналась, что стреляла в меня? Прямо так и сказала?

– Да. Но протокол подписывать отказалась.

– Так она же его прочитать не может. Она совсем слепая, –вождь нервно усмехнулся, – интересно. Ну-ка, Яков, давайте подробней.Какие-нибудь имена назвала?

– Никаких. Говорит, стреляла по собственному убеждению, ни ккакой партии не принадлежу. Что за оружие и куда его потом подевала, не помню,сколько выстрелов, не знаю.

Федор между тем бинтовал сломанную руку. Кисть была теплой иподвижной. Вероятно, лучевой нерв и лучевая артерия не пострадали. Вождь морщилсяот боли, тихо, сквозь зубы, постанывал. Свердлов не замечал этого, нервнопоглядывал на часы. В коридоре послышались голоса, через минуту дверьраспахнулась. Влетел Бонч-Бруевич, всклокоченный, красный, заговорил быстро,сквозь одышку:

– Владимир Ильич, дорогой! Ну что? Как все прошло?Здравствуйте, Яков, вы уже здесь! Я бежал, сердце вот-вот выскочит, в мозгуодна мысль, пылает, словно свеча: как вы все это пережили?

«Знает, – понял Агапкин, – конечно, Бонч из тех, кто былпосвящен с самого начала. Свердлов, Бонч. Кто еще? Кто? Теперь вот и я тоже. Номеня заранее не подготовили. Просто поставили перед фактом. Вождь несомневался, что не подведу, подыграю? Да, вероятно, так. Великая честь,безграничное доверие».

– Будет вам причитать, Владимир Дмитриевич, – сказал вождь,– ранен легко, в руку. Два ранения, оба слепые. Товарищ Агапкин все необходимоеуже сделал.

– А, товарищ Агапкин, мое почтение, – Бонч впервые удостоилФедора рукопожатием, – ну, что скажете, уважаемый доктор?

Раньше он всегда смотрел мимо, здоровался едва заметнымкивком, как с прислугой.

– Все обошлось. Счастливый ход пули, – сипло произнес Федори встретил одобрительный взгляд вождя.

– Ну-ка, ну-ка, извольте подробнее, – Бонч прищурилсяпо-ленински.

Он пытался подражать своему кумиру.

Свет лампы не позволял видеть глаза Свердлова, однако Федорчувствовал, как они пылают за холодным блеском пенсне, как не нравится докторАгапкин всесильному председателю ВЦИК.

Яков Михайлович никому не подражал, он был сам себе кумир.

– Чтобы говорить подробней, я должен знать, из какого оружиястреляли. Калибр, расстояние, направление, хотя бы приблизительно, – сказалФедор.

– Пока идет следствие, точных ответов быть не может, –заявил Свердлов и отвернулся.

– Почему же? – возразил Ленин. – Кое-что известно. Стрелялив меня из револьвера, в спину, с двух-трех шагов. Свидетели подтвердят это.

– Свидетели подтвердят что угодно, – пробормотал ЯковМихайлович и вышел так же внезапно, как появился.

Федор закончил перевязку. Вождь лежал в чистой фланелевойфуфайке, накрытый пледом.

– А что, рука правда серьезно пострадала? – тихо,сочувственно спросил Бонч.

– Заметили? – зло усмехнулся Ленин. – И на том спасибо. ЯковМихайлович вообще не обратил внимания. А у меня, между прочим, перелом плечевойкости. Федя, кажется, Надежда Константиновна вернулась. Встреть ее и приведисюда.

Входная дверь была распахнута. Снаружи маячили силуэтыкрасноармейцев со штыками. Крупская только что вошла, и первым встретил ееСвердлов.

– У нас с Ильичем все сговорено, – донесся его шепот.

Над кожаным плечом председателя ВЦИК маячили страшные,выпученные глаза Надежды Константиновны.

– Что? Что значит – сговорено? – истерически выкрикнулаКрупская.

– Тихо, тихо, – Свердлов резко обернулся и увидел Федора.

«Он меня прикончит, довольно скоро», – отметил Федор состранным спокойствием и обратился к Крупской:

– Надежда Константиновна, пойдемте, не волнуйтесь, ранениялегкие.

– Федя, объясни, я не понимаю. – Она тяжело оперлась на егоруку. – Что они с ним сделали? Почему? Что значит – сговорено?

Едва волоча ноги, она подошла к мужу, постояла над ним.Минуту они молча смотрели друг на друга.

– Ты приехала, устала. Поди, ляг, – сказал Ленин.

Крупская послушно удалилась, не задав больше ни единоговопроса.

* * *

Зюльт, 2007

К вечеру температура у Зубова поднялась до тридцати девяти.Герда заставила его полоскать горло, напоила липовым отваром, уложила в комнатеСони. Он проспал двенадцать часов. Проснулся почти здоровым. Горло не болело,прошла ломота, голова немного кружилась от слабости, но это пустяки. ИванАнатольевич принял душ, окончательно пришел в себя и первое, что сделал,спокойно, неспешно обыскал комнату.

Он понятия не имел, что именно ищет, просто надеялсяобнаружить среди Сониных вещей какую-нибудь неожиданную подсказку.

Вчера Данилов и Герда перечислили ему все, что могло быть уСони с собой в ее большой сумке. Ноутбук, мобильный телефон, бумажник, записнаякнижка. Герда вспомнила даже о плюшевом медвежонке. Данилов сказал, что тетрадьс записями Свешникова Соня из дома не выносила, весь текст перепечатала в свойкомпьютер. Тетрадь действительно лежала в верхнем ящике стола. Под ней Зубовобнаружил оба Сониных паспорта, заграничный и российский.

– Боже, ну почему я такой идиот? – пробормотал ИванАнатольевич, увидев на последней странице российского паспорта штамп:

«AB (IV) Rh+положительная».

До приезда в Зюльт Соня работала старшим научным сотрудникомв Московском НИИ гистологии. Именно там и шлепнули этот штамп три года назад.Почему, зачем, неизвестно, однако большое спасибо.

Вчера, засыпая в лихорадке и полубреду, Зубов мучилсямыслью, что в ближайшее время вряд ли сумеет получить самую элементарнуюинформацию о Соне – узнать хотя бы группу крови. В последний раз она проходиладиспансеризацию в университете, на первом курсе. Довольно трудно добытьмедицинские данные о человеке, который не то что в больнице никогда не лежал,но даже врача из районной поликлиники не вызывал ни разу. И ко всему прочему, уСони была редкая счастливая особенность организма – здоровые зубы. К тридцатигодам ни одной пломбы. Ни одного обращения к стоматологу, и, стало быть,невозможно получить так называемую зубную карту, наиважнейшую вещь дляидентификации тела.