Красный космос - Михаил Савеличев

– Что же должна представлять собой узловая станция? Страшно представить… сотни… сотни уровней. Какую численность населения все это должно обслуживать? Можно попытаться прикинуть… или нельзя? Хотя бы по человеческим масштабам… десяток миллиардов? Нижний предел… чудовищно… иные принципы размножения… неужели Казанский прав? Негуманоидные насекомообразные… яйца… личинки… царица… Муравейник! Или улей! Огромный улей размером с планету. Пчелы или осы? Тогда – осиное гнездо… которое, не дай бог, разворошить…

Антипин размышлял вслух. Делал умозаключения. По капле восстанавливал не только море, но и рыб, его населяющих.

Голос Антипина раздваивался. Зоя слышала то его глубокий бас с легким намеком на заикание – так порой, слегка нараспев, говорят те, кому логопед помог исправить дефект, то в голосе вдруг прорезалось металлическое лязганье, шипение динамиков, и тогда ей казалось, будто это не Ефрем Иванович, а лунный робот Паганель собственной персоной, огромный, железный и нелепо выглядящий даже здесь, на Марсе, а не только в коридорах «Красного космоса».

Может, и нет рядом никакого Антипина? Он – бред, порождение сумеречного сознания. Предсмертное облегчение предсмертных мук. Или – посмертных? Что может доказать, что она жива? Она мыслит. Мыслю – значит, существую. Офицер французской армии Рене Декарт дошел до этой максимы, ночуя в печи сгоревшего деревенского дома. Член экипажа космического корабля «Красный космос» Зоя Громовая повторила это философское открытие здесь, на Марсе, выпотрошенная чудовищным последом древней фаэтонской цивилизации.

– Зоя, держись, – сказал офицер французской армии Рене Декарт, точнее – академик, профессор, писатель, мыслитель Ефрем Иванович Антипин, а еще точнее – лунный робот, заблудившийся по дороге в Луноград и попавший на борт «Красного космоса». – Помощь идет. Я постоянно подаю сигналы о помощи и наши координаты. «Красный космос» обязательно пришлет помощь.

Они так ее успокаивают. Хотя не хуже ее знают, что на корабле не осталось капсул. Остался только марсианский поезд, но его подготовить к посадке быстро не получится. Самая экстренная готовность – сутки. Сутки, которых у Зои нет. Она и так подзадержалась в мертвом теле. То, что из нее вылупилось, в подарок оставило ей поразительную живучесть. Бесконечную агонию, которой все равно наступит конец.

Или это не Царица? Может, это сам Марс? Таково его свойство – быть обителью мертвых душ и мертвых тел? Не материалистично? Противоречит фактам физики и астрономии? Мало ли что противоречит фактам! Она, Зоя, одно огромное противоречие фактам.

– Ефрем Иванович, Паганель, пожалуйста, спасите меня! Спасите! Иначе я ничего не смогу сделать! Не смогу исправить! Не смогу искупить! Зачем тогда все?!

Зое кажется, будто она кричит, но это еще одно наваждение. Металлическое лицо Антипина, мужественное лицо Паганеля наклоняется к ней ближе и ближе, словно хотят приложиться в прощальном поцелуе к ее хладным губам. Так боевой товарищ прощается с погибшим боевым товарищем.

– Откуда ты это знаешь? – хмуро спрашивает человек в выгоревшей на солнце пилотке и гимнастерке. Некрасивое, скуластое лицо с глубоко посаженными в глазницы глазами, будто высеченное из камня неумелым ваятелем. Ваятелем, который еще только учится работать с неподатливым гранитом.

Зоя не сразу его узнает. Точнее, она вообще не узнает, ибо видела этого человека лишь на старых, нечетких фотографиях рядом с мамой – в довоенных шляпах, мешковатых пиджаках и пальто. Лица почти не разобрать, даже если смотреть в лупу, которую выпросила у соседа-филателиста. Вблизи – светлые и темные пятна, лучше – на расстоянии вытянутой руки. Тогда лицо хоть похоже на лицо. Молодое, но такое же некрасивое. Как и у нее самой.

– Папа?

Он оттягивает ворот гимнастерки, крутит головой, выпятив подбородок, словно облегчая зуд в потертостях от узкого ворота, неторопливо копается в карманах галифе, извлекает кисет.

– Сколько нас полегло, так и не искупив своей вины, – скрутив самокрутку, чиркает спичкой и закуривает. – Вот у нас батюшка в деревне все талдычил, что кровь грехи смывает. А если никакого бога нет, то как же нам искупить то, что совершили? А, дочка?

Он? Неужели? Нет, не может быть! Здесь, на Марсе?! Паганель, ты где, Паганель?!

– Твой товарищ отошел на минутку, – выпускает густой клуб дыма, еще раз затягивается с видимым наслаждением. – Хороший он у тебя! Нам бы тогда такого, в сорок первом. Ни пуля его не возьмет, ни граната. Только, наверное, бензина для него много надо? И смазки? Я ведь не спросил, постеснялся, эк, – он снова крутит головой. – Надо было спросить, надо.

Умей Биленкин молиться, он бы молился. А если бы не верил – уверовал. Но Биленкин верил – верил в корабль, в его конструкторов, во всех советских людей, чьим гением и трудом сотворен «Красный космос».

«Красный космос» во второй раз входил в атмосферу Марса. Но теперь ему предстояло не торможение для перехода с гиперболической на эллиптическую скорость, а еще более трудная задача – посадка. Посадка на не предназначенном для этого корабле, да еще в тяжелейших метеоусловиях – Марс встречал «Красный космос» жесточайшей пылевой бурей.

Конструкторами возможность подобного экстренного случая просчитывалась и имелась в виду, но лишь гипотетически. Так самолет при серьезной аварии в принципе способен сесть на воду, если поблизости не окажется взлетно-посадочной полосы, но вероятность этого считалась настолько пренебрежимо малой, что в пухлых томах инструкций описывалась лишь в приложениях к приложениям. Однако космос еще раз доказывал – в нем не работает теория вероятностей, ибо на то она и теория, чтобы приблизительно описывать реальность. Если в космическом пространстве нечто могло произойти с мельчайшей долей вероятности, настолько крохотной, что покажется невероятной человеку земному и неискушенному в математике и суевериях, то это обязательно происходило.

И уж как не им, космическим волкам, этого не знать! Вся экспедиция, начиная с происшествия на орбите Земли, являлась триумфом невероятности. Погоня за «Шрамом», исследование Фобоса, контакт с Деймосом, древняя фаэтонская цивилизация – разве все это не вопиющее опровержение теории вероятности, которая просто алкала отмены и возведения на ее месте нечто вроде теории невероятностей, которую предстояло создать новому, может быть, еще не родившемуся поколению гениальных математиков?

Незаметно для себя они пересекли черту, отделявшую их от мира вероятностных явлений, и оказались там, где пасует математика, где отказывают самые сложные счетно-аналитические машины, а педальные арифмометры смотрятся как архаика.

Именно в этом, по большому счету, и состояла суть того спора, который произошел между членами экипажа «Красного космоса» за несколько часов до того, как Биленкин повел корабль на посадку.

– Во-первых, «Красный космос» не предназначен для полетов в атмосфере, кроме коротких нырков для корректировки траектории, – загибал пальцы Гор. – Во-вторых, мы точно не знаем их местоположения. В-третьих, передатчик у Паганеля маломощный, неизвестно, сколько витков придется сделать над поверхностью Марса, прежде чем… Короче говоря, не-воз-мож-но! И баста!