Красный космос - Михаил Савеличев

Вот рядом Гор с залитым кровью лицом и ужасной ссадиной на лбу. Рот распущен, глаза выкачены, наушники сбиты набекрень, а он силится их поправить жутко трясущимися руками, которые никак не попадают не то что в эбонитовые дужки и прорезиненные динамики, а вообще промахиваются мимо головы штурмана.

А вот Полюс Фердинатович Гансовский, обвисший в кресле и шарящий в поисках застежки по ремням, потому как ему не терпится встать в этой вакханалии сумасшедшей вибрации и самолично проверить работу атмосферных ловушек, которые тысячу раз могли сгореть, а те, что не сгорели, должны были разлететься к чертям собачьим от невозможной тряски. На счастье академика, застежки он нащупать не может, а потому остается крепко принайтованным к самому безопасному для себя месту.

Командир склонился над пультом, и у Биленкина даже здесь, в Облаке Оорта, екает сердце – неужели и его приложило так, что он потерял сознание? Но через мгновение Мартынов поднимает голову, оглядывает экраны состояния движителей и передвигает на пульте управления рычажки. Это невероятно! Невозможно! Но для него будто не существует такой мелочи, как невообразимая тряска. Каким-то чудом он преодолевает ее! Не поддается ей! Действует точно, уверенно, разве чуть медленнее, чем обычно.

И добрейший доктор Айболит в полном порядке. Лишь костяшки пальцев побелели, так крепко он вцепился в подлокотники кресла. А рядом в специальном креплении желтый чемоданчик с красным крестом. Неужели? Неужели доктор готов по малейшему сигналу отстегнуть ремни, схватить чемоданчик и мчаться по извивающимся, будто змеи, коридорам на помощь?! Невзирая на удары молота по корпусу корабля? Не обращая внимания на возросший тангаж, опасный дифферент и раскачку вокруг оси?! Да, способен! Способен, как и все они, члены экипажа «Красного космоса», выполнять, а самое главное – исполнить свой долг.

Биленкин стремительным метеором возвращается на место из далекого и холодного Облака Оорта, и вовремя – Гор вяло машет рукой, и поначалу Игорь Рассоховатович не понимает его, а потом догадка пронизывает затуманенный вибрацией разум – есть пеленг! Вот он, родимый! Наконец-то! Руки на нужное мгновение обретают непоколебимую четкость и уверенность движений, корабль рыскает вниз, желудок устремляется к горлу, рев рвет барабанные перепонки, могучий удар, хруст и чудовищная тишина.

Игорь Рассоховатович, разлепив глаза, не сразу понимает – то, что он воспринял как тишину, всего лишь прекращение той могучей дрожи, которая сотрясала круп… тьфу, корпус корабля. А звуки никуда из корабля не исчезли, и это свидетельствовало, что, как минимум на восемьдесят процентов, посадка прошла успешно.

– Поз… поз… вляю… – пробормотал рядом Аркадий Владимирович, трясущейся рукой ощупывая лысину и лоб. Вот пальцы наткнулись на рану, и лицо штурмана скривилось от боли. – Великолепная посадка, – добавил он более внятно, и Биленкин воспринял его слова не как иронию, а как объективную оценку своего мастерства. По крайней мере, ему так этого хотелось.

– Спасибо… у вас кровь, Аркадий Владимирович, сейчас… сейчас я вам помогу, – маленький пилот принялся возиться с удерживающими тело ремнями и невольно зашипел от боли. Болели каждая мышца, каждое сочленение, каждая клеточка. Такое ощущение, будто его всю ночь раскручивали в центрифуге на двадцать жэ, тренируя для посадки на Юпитер. – Секундочку…

Но едва он успел расстегнуться, встать на дрожащие ноги, придерживаясь за пульт, чтобы не упасть, как дверь в рубку распахнулась и в нее даже не вошел, а влетел Роман Михайлович собственной персоной, одним взглядом оценил обстановку, бросился к Аркадию Владимировичу, каким-то чудом расстегнув на ходу свой желтый чемоданчик и извлекая из него, словно волшебник, бинты, вату, охладители, шприцы.

И пока он возился с разбитой головой штурмана (ничего страшного, эффектно, но не страшно, даже кровопотери почти нет, зашьем, голубчик, лучше прежнего будет), в рубку стремительно ворвался Борис Сергеевич, бросил взгляд на Гора и Варшавянского, понял, что штурман в надежных руках, и подошел к Игорю Рассоховатовичу:

– Докладывайте.

– Основные системы корабля работают в близком к нормальному режиме, командир. Посадка получилась жесткой, надо бы осмотреться снаружи.

– Сам как?

– Будто табун лошадей объезжал, – улыбнулся Биленкин. – Но корабль – молодец. Выдержал, – и маленький пилот с чувством погладил пульт.

Когда Биленкин, облаченный не в пустолазный костюм, который счел чересчур тяжелым и неудобным для внешнего осмотра корабля, а в доху с подогревом и дыхательную маску, вылез из шлюза и спрыгнул на марсианскую поверхность, сердце у него екнуло. И вовсе не от того, что он ощутил себя вторым, после Зои, человеком, ступившим на Марс, а оттого, как лежала почерневшая от прохождения сквозь атмосферу туша корабля. Он отбежал подальше, чтобы окинуть ее одним взглядом, и она еще больше напомнила ему именно тушу, китовую тушу, каких он насмотрелся на острове Ионы, где в свое время работал на китобойном судне.

Нос сигарообразного тела зарылся глубоко в песок, а дюзы задирались вверх. По прикидкам Биленкина, он бы и стоя на плечах Паганеля не дотянулся до их края. Далеко-далеко от кормы уходила глубокая борозда, будто и не корабль лежал в нелепой позе, а брошенный каким-то великаном плуг, которым он пропахал полдиаметра планеты, но затем притомился и ушел отдыхать, оставив инструмент так, как он лег.

Игорь Рассоховатович вернулся к кораблю и пошел вдоль корпуса, ощущая исходящий от обшивки жар. Он вставал на цыпочки, приседал, всматривался в толстые напластования окалины, похожие на неопрятные пласты штукатурки, покрывшей некогда белоснежный корпус корабля. Биленкин даже хотел похлопать по обшивке рукой, но вовремя остановился, сообразив, что даже перчатки не спасут от ожога.

– Ну, что там? – раздалось в наушниках.

– Внешних повреждений нет, товарищ командир, – ответил Игорь Рассоховатович. – Имеется дифферент на нос, надо будет разгребать песок и осматривать. Дюзы – все в порядке.

– Добро. Возвращайтесь, Игорь Рассоховатович. Будем выводить марсоход. Это сейчас главное.

Биленкин хотел заикнуться, что главное – все же корабль, ибо если что-то непоправимое случится с «Красным космосом», то им придется робинзонить на Марсе бог весть знает сколько, но тут же вспомнил о Зое, о Паганеле, и ему стало стыдно за свои мысли.

Кожу лица покалывало. Игорь Рассоховатович оглянулся и увидел, как далекий горизонт затянула красноватая дымка, а над ней висел тусклый, неправильной формы серп Деймоса.

Надвигалась пылевая буря.

С извлечением из чрева «Красного космоса» марсохода – головной части будущего марсианского поезда – пришлось повозиться. Отсек, в котором он находился, оказался завален отвалом песка, но откапывать его не представлялось возможности, поскольку землепроходческой техники на борту космического корабля по вполне понятной причине не предусматривалось.

Поэтому в ходе общего мозгового штурма, совмещенного с походным то ли обедом, то ли ужином, созрело решение: использовать катапульту, которая еще на орбите должна была выстреливать марсоход из корабля.