Марсиане - Ким Стэнли Робинсон

Тем не менее эта область оставалась такой загадочной, что, если не окунуться в нее как следует, в нее было сложно поверить. Это было ответвление, в котором смешивались две сложные области, а ее польза была не так очевидна, как у большинства других исследований, что проводились в лабораториях Эвменид-Пойнта. Смит обнаружил, что борется с кажущимся выпадением из общества, посещая различные собрания и встречи, кофе-лаунжи, коктейльные вечеринки, пляжные обеды и морские экскурсии. И везде он выглядел чудаком, равно как и его коллега Фрэнк Драмм, изучавший воспроизведение популяций прибрежных дельфинов и проявлявший большой интерес к его работе и способам ее применения. Но что еще хуже, работа Смита теряла свое значение для его руководителя и нанимателя Влада Танеева, который как человек из первой сотни, сооснователь Ахеронских лабораторий был, казалось, самым сильным наставником, какой мог достаться марсианскому ученому, но на деле стал практически недоступным и, по слухам, испытывал проблемы со здоровьем. Поэтому Смит работал так, будто у него и не было никакого начальника, равно как и доступа к техническому персоналу лаборатории и всему прочему. Горькое разочарование.

Но, конечно, у него была Селена, его… партнерша, сожительница, подруга, любовница, вторая половина… Их отношения можно было описать многими словами, но ни одно не казалось идеально подходящим. Женщина, с которой он жил, с которой прошел выпускной курс и два постдока, с которой переехал в Эвменид-Пойнт. Они жили в небольшой квартирке у пляжа, неподалеку от конечной станции берегового трамвая, где, если обернуться на восток, само местечко словно высилось над горизонтом, будто плавник, торчащий из моря. Селена преуспевала в своей области – генной инженерии дистихлиса [64], очень важного здесь, где требовалось стабилизировать тысячекилометровую береговую линию, состоящую из мелких дюн и зыбучих болот. Прогресс в науке и биоинженерии, серьезные достижения, находящие применение в жизни, – все это у нее было, равно как и предложения поучаствовать во множестве заманчивых кооперативных проектов.

И это касалось не только профессиональной стороны жизни. Смит всегда считал ее красивой, а теперь замечал, что с ростом ее успехов это стали понимать и другие мужчины. Разглядеть ее красоту было нетрудно: под потертым лабораторным халатом и общей неряшливостью угадывалось стройное, с правильными изгибами тело и острый, почти беспощадный ум. Нет, в лаборатории Селена мало отличалась от остальных лабораторных крыс, но летними вечерами, когда они выходили на теплый золотистый пляж, чтобы поплавать, она выходила в своем купальнике на мелководье, словно богиня, словно Венера, вернувшаяся в море. Все притворялись, будто ничего не замечают, но ничего с собой поделать не могли.

И все бы хорошо, да только она теряла интерес к нему. Смит боялся, что этот процесс был необратим или, если точнее, что если он дошел до той степени, где он мог его заметить, то было уже слишком поздно, чтобы это остановить. Так что он просто наблюдал за ней, незаметно и беспомощно, пока они занимались своими домашними делами, – в его ванной будто бы жила богиня, которая принимала душ, сушила волосы, одевалась, и каждое ее движение словно было частью танца.

Но больше она с ним не болтала. Ее занимали собственные мысли, и она все чаще поворачивалась к нему спиной. Нет – она просто будто бы уходила от него.

Они познакомились в плавательном клубе в Мангале, когда были еще студентами. Сейчас, будто желая вернуть то время, Смит принял предложение Фрэнка вступить в такой же клуб в Эвменид-Пойнте и вновь стал регулярно заниматься плаванием. По утрам он ездил на трамвае к большому пятидесятиметровому бассейну, располагавшемуся на террасе с видом на океан, и плавал так усиленно, что потом весь день ощущал поток бета-эндорфинов, едва замечая трудности, возникающие на работе или дома. После работы он приезжал домой и чувствовал, как у него появляется аппетит. Он громыхал на кухне, стряпая себе еду и съедая приличную ее часть, еще пока готовил, сердясь на Селену (если она вообще была рядом) за то, что она мало ему готовила, зато радостно рассказывала о своей работе, хотя на самом деле он был раздражен из-за голода и страха перед возникшей перед ним ситуацией – перед этим притворством, будто между ними все хорошо. Но если он срывался на крик в этот хрупкий час, она замолкала до конца вечера – и это случалось довольно часто. Поэтому он старался держать себя в руках, быстро готовить и быстро ужинать, чтобы поскорее вернуть свой уровень сахара в норму.

В противном случае она вдруг засыпала часов в девять, и ему оставалось либо читать до временного сброса, либо выйти на короткую, на несколько сотен ярдов прогулку по ночному пляжу. Однажды ночью, прогуливаясь на запад, он заметил, что в небе неожиданно возник Псевдофобос, будто выпущенная кем-то сигнальная ракета, а вернувшись домой, обнаружил, что Селена не спала и разговаривала с кем-то по телефону: увидев его, она вздрогнула и бросила трубку, не зная, что сказать, а потом объяснила:

– Это был Марк, в нашем тамариске‑359 повторился третий ген солеустойчивости.

– Это хорошо, – проговорил он, заходя в темную кухню, чтобы она не видела его лица.

Ее такой ответ рассердил.

– Тебе совсем не интересно, как продвигается моя работа, верно?

– Конечно, интересно. Это хорошо, я же сказал.

Фыркнув, она больше ничего не сказала.

Потом он однажды вернулся домой и обнаружил в гостиной Марка. С первого взгляда, как только он открыл дверь, было видно, что они над чем-то смеялись, сидя близко друг к другу. Он не подал виду и держался, насколько мог, любезно.

Следующим утром в бассейне он заметил, что на его дорожке плавали какие-то женщины. Их было три, и они явно занимались плаванием всю жизнь: их движения казались вывереннее, чем в любом танце, они выполняли миллионы повторений совершенно произвольно, будто настоящие рыбы. Он видел в воде их тела – их плавные изгибы, как у Селены; широкие плечи в непрерывном движении; грудь и спина, также играющие мышцами; животики, спускающиеся к тазу и подчеркнутые вырезами купальников; поясницы, переходящие к округлым ягодицам, а ниже – сильные бедра, длинные голени и вытянутые, как у балерин, ступни. Чтобы описать красоту их движений, даже танец казался слишком слабой аналогией. Так продолжалось взмах за взмахом, заплыв за заплывом, и его заворожило настолько, что он больше ничего не замечал, ни о чем не думал.

Та, что сейчас плыла впереди всех, была беременна, но все равно выглядела сильнее остальных. Во время коротких перерывов она не хватала ртом воздух, как Смит, а смеялась и, тряся головой, восклицала:

– Каждый раз, когда я разворачиваюсь, он пинается внутри!

Она была на восьмом месяце, и живот у нее был круглый, как у маленькой китихи, но это не мешало ей носиться по дорожкам с такой скоростью, какой не могла достичь ни одна из остальных пловчих. Лучшие в их клубе просто поражали. Вскоре после начала своих занятий Смит поставил себе цель проплыть стометровку свободным стилем меньше чем за минуту, и однажды ему это удалось, но затем он как-то услышал, что женская команда местного колледжа на тренировке делает целую сотню стометровых заплывов, и каждый раз укладываются в минуту. Он понял, что, хотя все люди выглядят примерно одинаково, некоторые на самом деле гораздо сильнее других. Эта беременная находилась в нижнем эшелоне сильнейших пловцов, и сегодняшние заплывы были для нее легкой разминкой, хотя занимавшиеся на соседних дорожках не могли с ней тягаться, как бы они ни старались. Нельзя было оторвать взгляд от того, как она проплывала не просто быстро, но и ритмично, совсем без усилий, делая меньше взмахов, чем остальные, и все равно показывала гораздо лучшее время. Это казалось волшебством. Не говоря уже о приятном изгибе живота, в котором находился ребенок.