Марсиане - Ким Стэнли Робинсон

– Но здесь идеальное сходство! Целые сотни пар – как это может быть совпадением?

Фрэнк теперь выглядел еще отрешеннее. Он взглянул на дверь, немного помолчал и наконец произнес:

– Я не вижу, чтобы они так сильно совпадали. Прости, просто не вижу, и все. Слушай, Энди, ты в последнее время чертовски много работаешь. И был в депрессии, верно ведь? С тех пор как Селена ушла?

Смит кивнул, ощутив, как у него сжимается все внутри. Он признал это еще несколько месяцев назад. Фрэнк теперь был одним из немногих, кто мог посмотреть ему в глаза.

– Ну, вот видишь. Депрессия имеет химическое воздействие на мозг, сам знаешь. Иногда это приводит к тому, что ты начинаешь видеть закономерности, которые не могут видеть другие. Это не значит, что их нет. Они есть, несомненно. Но так ли они существенны, действительно ли они что-то большее, чем простая аналогия или сходство… – Он посмотрел на Смита и немного помолчал. – Слушай, это не моя область. Тебе стоит показать это Амосу или отвезти в Ахерон и поговорить со стариком.

– Ага. Спасибо, Фрэнк.

– О нет, нет, не нужно. Прости, Энди. Наверное, мне не стоило ничего этого говорить. Это просто… ну, сам понимаешь. Ты провел здесь чертовски много времени.

– Ага.

И Фрэнк ушел.

Бывало, он засыпал прямо за столом. И даже делал часть работы во сне. Бывало, он мог уснуть и на пляже, завернувшись в пальто на мелкозернистом песке, убаюканный звуками набегающих волн. На работе он вглядывался в ряды букв и точек на экранах, вырисовывал схемы последовательностей, нуклеотид за нуклеотидом. Большинство их получались довольно точными. Корреляция между двумя основными схемами выходила крайне высокой – случайности здесь быть не могло. X-хромосомы человека четко показывали следы некодирующей ДНК далекого водоплавающего предка, кого-то вроде дельфина. В Y-хромосомах их не было, зато они совпадали с шимпанзе сильнее, чем X-хромосомы. Фрэнк в это будто бы не верил, но сомневаться не приходилось: все было видно на экране. Только как такое могло быть? И что значило? Как они стали теми, кем стали? Их природа определялась с рождения. Почти пять миллионов лет назад – когда шимпанзе и люди развились как отдельные виды от общего предка – древесной обезьяны. Окаменелый Inis geoffrensis [67], над которым работал Смит, жил примерно 5,1 миллиона лет назад. Около половины всех половых контактов орангутангов приходится на изнасилования.

Однажды ночью, закончив работу в лаборатории, он сел не на тот трамвай и уехал в центр города, сам не понимая, что делает, пока не оказался перед комплексом у крутого склона, где жил Марк. Поднявшись по лестнице вдоль склона, он сумел заглянуть прямо в его окна. У окна кухни стояла Селена – она мыла посуду и смотрела через плечо, разговаривая с кем-то. В свете ламп было видно, как шевелятся жилки на шее. Она смеялась.

Домой Смит пошел пешком. Путь занял около часа. Несколько трамваев проехали мимо него.

Уснуть в ту ночь он не мог. Он спустился на пляж и завернулся там в пальто. И только тогда уснул.

Ему приснился сон. По пляжу где-то в Восточной Африке, сгорбившись, шагал маленький волосатый двуногий примат. В небе светило предзакатное солнце. Теплая вода зеленовато сверкала у берега. В волнах резвились дельфины. Примат брел по мелководью. У него длинные мощные руки – эволюционировали, чтобы он мог драться. Быстрое движение – и он поймал дельфина, ухватив его за хвост и спинной плавник. Тот легко мог вырваться, но не стал. Это была самка; примат перевернул ее, спарился с ней и отпустил. Затем ушел и вновь вернулся, чтобы найти на мелководье дельфиниху, родившую двойню – самца и самку. Тут подоспели сородичи примата – они убили и съели обоих детенышей. А дельфиниха, отплыв от берега, родила еще двоих.

Смита разбудили лучи рассвета. Он встал и вышел на отмель. Увидел в темно-синих волнах дельфинов. Зашел чуть дальше в воду – та была лишь немного холоднее, чем в бассейне. Солнце еще не успело высоко подняться над горизонтом. Дельфины были лишь немного крупнее его – гладкие и грациозные. Он стал кататься на волнах вместе с ними. Они двигались быстрее, но иногда окружали Смита. Один перепрыгнул через него и опустился на гребень волны впереди. Потом другой пронесся под ним, и Смит непроизвольно ухватил его за плавник и вдруг стал двигаться быстрее вместе с волной и дельфином – это был лучший бодисерфинг в его жизни. И дельфина он не отпускал. Тот вместе со всей своей группой развернулся и поплыл в открытое море, а Смит никак не отпускал. «Вот и все», – подумал он. А потом вспомнил, что они тоже дышат воздухом. А значит, все будет хорошо.

Мы построили наш дом у подножия кратера Джонса на девятнадцатом градусе южной широты и двадцатом градусе долготы. Место было достаточно населенное – тысячи две ферм вроде нашей были разбросаны по подножию, но мы со своей других жилищ не видели, хотя и построились на вершине широкого уступа, тянущегося по юго-западному краю кратера. На севере мы видели виноградники намибийской деревни и верхушки кипарисов, росших рядком вдоль их пруда. Нижняя же часть подножия делилась на светло-зеленые прямоугольнички – это были такие же молодые фруктовые сады, как наш собственный.

Кратеры оказались одними из мест, где люди заселялись, когда переезжали подальше от цивилизации, особенно это касалось южных гор. Все-таки их насчитывалось около миллиона, так что найти незанятый было нетрудно. Сначала люди находили убежище внутри них и в ранние годы часто накрывали кратеры куполами и устраивали посередине небольшие озера. Ко времени, когда наружный воздух стал пригоден для жизни, люди поняли, что обустраиваться внутри кратера – это все равно что заселяться в нору. Короткие дни, никакого обзора, проблемы с наводнениями и прочее. И новые поселения переместились к основаниям кратеров снаружи, откуда открывался куда лучший вид. Внутри теперь все пространство занимали озера либо озера и рисовые террасы – в зависимости от климата, квоты водопотребления, состояния чаши и прочего.

Зато подножия кратеров занимали грядками, садами и пастбищами – везде, где были правильные условия для создания почвы. Трещины, тянущиеся по основаниям, служили руслами быстрых и бурных ручьев; вода закачивалась к вершинам ободов либо спускалась с заполняемых насосами резервуаров на ободах. Системы орошения всегда делали замысловатыми. Сами ободы при этом превращались в деловые центры, потому что там открывался лучший обзор и был доступ как к старым городам внутри кратера, так и к многочисленным новым поселениям, расположившимся на подножии. Дороги вдоль ободов обычно называли Высокими улицами, и рост городов под ними продолжался и продолжался.

В небольших кратерах, диаметром не более километра, густо заселенные ободы походили на большие деревни, очень скрытные и уютные, где все знали друг друга и все такое. Жило здесь до тысячи человек, а у подножия могла поместиться половина от этого числа, не больше. У более крупных кратеров города на ободах были, соответственно, крупнее, и город с пятидесятитысячным населением на ободе десятикилометрового кратера не выглядел чем-то особенным – таких было уже сотни. И порой они напоминали города-государства, что раскидывались на вершинах холмов в эпоху Возрождения, или студенческие городки американского Среднего Запада. Некоторые из них процветали и становились шумными маленькими городками, разрастаясь и на внутренние территории кратера, где располагались парки, озера и болотца. Подножия почти всегда отводились под земледелие и зачастую обеспечивали продовольствием верхний город.