Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901) - Неля Васильевна Мотрошилова

(751–6). Иными словами, то, что Гуссерль называет «коллективным увязыванием», играет, согласно его констатации, «в высшей степени значимую роль во всей нашей духовной жизни. Всякий сложный феномен, который предполагает для себя замеченные части, всякая высшая деятельность духа и души (Geistes – und Gemütstätigkeit) требуют – для того, чтобы они вообще могли возникнуть, – коллективного соединения феноменов, относящихся к (её) частям (Teilphänomenen). И никогда дело не может состоять в движении только к представливанию простых отношений (например, равенства, подобия и т. д.), если не совершается удерживание объединяющего интереса и вместе с ним акт специального подмечания, которые в свою очередь выделяют фундаментальные основания (die Fundamente) и (все это) удерживают в единстве. Эти психические отношения являются, следовательно, неизбежными психологическими предпосылками для всякого вообще отношения и связывания» (7517–28, курсив мой. – Н. М.).

Итак, Гуссерль в своем анализе здесь бегло касается высших этажей тех духовных единств, которые действительно играют огромную роль в человеческой жизни. И предполагается, что понятия «отношений», «коллигирования» и их связи с представлениями могут (но, конечно, при специальном анализе) быть применены и к ним. Вместе с тем в конце обсуждаемой III главы Гуссерль «спускается вниз» – к самым повседневным и повсеместным феноменам, например, к «обычному языку» (gewöhnliche Sprache). Будущая гуссерлевская феноменология тоже будет отсылать – и для осуществления феноменологического анализа, и для проверки его результатов – к опыту над собственным сознанием, в этом смысле «внутреннему» опыту. Но в ней будут отработаны многочисленные процедуры, позволяющие – на основе особого «усмотрения», описания и т. д. – работать в этом поле, не говоря уже о том, что его надо будет сначала обрести с помощью особых процедур (феноменологическая редукция). Однако доверие к сознанию, его направленности на само себя («внутренний опыт»), основанное на возможностях, результатах многовековой деятельности философов, психологов, как, впрочем, и писателей (ведь говорил же Ф. Ницше о Достоевском как «последнем психологе») – все это налицо и в ФА.

Итак, разговор о «коллективном объединении», по Гуссерлю, касается не только (особо интересующих его в ФА) числовых понятий. «Коллективное объединение играет во всей нашей духовной деятельности в высшей степени значительную роль. Всякий сложный феномен, который предполагает наличие специально (für sich) замечаемых частей, требует для самого возникновения высшей деятельности духа и души (Geistes – und Gemütstätigkeit), состоящей в коллективном объединении особых феноменов – (Teilphänomenen, т. е. феноменов, относящихся к частям целого. – Н. М.). Никогда нельзя было бы прийти к представлению [даже и] простого отношения (например, отношения равенства, подобия и т. д.), если бы не было фундамента в виде объединяющего интереса и вместе с ним акта подмечания (Bemerkens). Это психическое отношение, следовательно, является необходимым психологическим предварительным условием для всякого вообще отношения и объединения» (7518–28 – определение фундамента подчеркнуто мною. – Н. М.).

Поскольку «коллективное объединение» имеет такой элементарный характер (не в смысле простоты, а в смысле фундаментальности, изначальности), не удивительно, согласно Гуссерлю, что данный факт запечатлелся во всех языках. В них всегда есть слово–союз «и» (und). Конечно, язык народа (die Sprache des Volkes) не создает специальных слов для обозначения процессов и процедур коллективного объединения. Это дело научного интереса. «Постоянные же цели мышления и речи требуют только языкового фиксирования того обстоятельства, что данные содержания объединены коллективистски, и эту функцию в нашем языке выполняет, причем совершенно адекватным образом, союз “и”» (7538–39–761–4).

Между прочим, Гуссерль (в сноске к стр. 76 ФА) ссылается на Дж. Локка, говоря, что в «Опыте о человеческом разуме» (кн. II, глава IX) английский мыслитель рассуждает именно о деятельности «коллигирования», правда, применяя термин «compounding» (составление, сочетание) и отмечая, в частности, что благодаря такой деятельности образуются числовые единства (76, сноска 1).

Резюме к III главе

Мы шаг за шагом проанализировали три первые главы ФА (в книге всего XIII глав). Гуссерль, как мы видели, в этих начальных главах, во-первых, хотел опровергнуть ряд теорий, посвященных интересовавшим его проблемам, но, по ему мнению, оказавшихся неадекватными поставленной цели, а именно отысканию генезиса всеобщих числовых понятий. Во-вторых, он начал решать и позитивные теоретические задачи, осмысливая те содержания, процессы, действия, структуры сознания – четко и часто употребляя для их обозначения слово «феномен», – которые он делал непосредственно ответственными за происхождение особо интересовавших его математических понятий. Забегая вперед, скажу, что проблему и понятие коллективного объединения он станет разъяснять в последующих главах на более конкретном материале, благодаря чему и проблемы, и решения, и методы ФА станут более понятными. Но и на данной стадии (по существу предварительного) анализа уже можно подвести некоторые итоги и высказать первые оценки смысла и значимости совершенно необычных, специальных понятий «коллигирования», «коллективного объединения» (последнее по своей лингвистической форме, по крайней мере в связи с трудностями передачи на русском языке, вряд ли можно считать удачным).

Считаю, что и проблема «коллигирования», и понятие «коллективного объединения» в самом деле фундаментально важны для понимания некоторых существенных сторон деятельности человеческого сознания и что Гуссерль имел все основания предложить их для обсуждения именно в связи с числовыми понятиями, понятиями математики. Какими бы ещё несовершенными ни были предложенные автором ФА различения и их объяснения, само по себе выделение «коллективных объединений» и их обособление от того, что Гуссерль назвал «первичными отношениями», имело, полагаю, полный смысл. И оно отнюдь не тождественно было ни чисто психологическому исследованию, ни тем более «психологизму». Ведь процессы и действия сознания, обращенные к целостным предметам и состояниям, соотношение частей которых нам как бы дано и может устанавливаться созерцательно (пример с розой), действительно требовали более тщательного исследования. Что ещё до Гуссерля поняли Брентано и представители его школы. При всем несовершенстве терминологии различение феноменов сознания было исходным шагом, предпосылкой, без которых трудно представить себе возникновение и дальнейшее развитие гуссерлевской феноменологии. На этом пути объективно потребовалось прежде всего выделить и отличить отношения, которые, конечно, фиксируются, раскрываются в нашем сознании и тоже благодаря особой деятельности сознания, однако соответственно тому, каковы они в «предстоящей» сознанию и представлению предметной целостности. Мы можем, например, в любой актуальной, важной и интересной для нас последовательности двигаться от представлений о листьях розы к представлению о цвете и т. д. Но здесь должны быть соблюдены по крайней мере четыре условия, характеризующие такие «первичные отношения» (у Брентано неадекватно поименованные «физическими» феноменами).

Во-первых, сами отношения частей предмета должны существовать как исходная данность (для наличия более или менее сохранного предмета, называемого розой, нужно, чтобы цветок «соотносился» со стеблем, листьями и т. д.). Вот почему Гуссерль в контексте «первичных» отношений употребляет как будто