Позволь мне солгать - Клер Макинтош

Мама молчит, ее пальцы по-прежнему цепляются за руль. Если у нее срыв или что-то вроде этого, мне придется самой повести машину, а ее пересадить на соседнее сиденье. Я раздумываю над тем, не отказаться ли нам от этого плана и не поехать ли сразу в полицейский участок. Но, что бы мы ни решили делать, нужно торопиться. Среди этих полей мы легкая мишень: папа вскоре поймет, где именно мы свернули с дороги, и вернется за нами.

– Я же сказала, это страховка. Я даже не знаю, как эта чертова штука работает.

Я мягко отнимаю у Эллы грудь и шарю рукой под сиденьем в поисках телефона. От Марка пришла эсэмэска:

Я не отвечаю на его вопрос.

– Поехали. Попетляем проселочными дорогами, пока не доберемся до автострады.

Я укладываю Эллу обратно в люльку и пристегиваюсь. Теперь мама ведет уже осторожнее, хотя она все еще очень напряжена. Автомобиль катится по извилистым дорогам неподалеку от шоссе А-23, и от постоянных поворотов – и моих попыток разглядеть, не преследует ли нас «мицубиси», – меня укачивает, кажется, что эта поездка длится целую вечность.

Мы едем молча. Я дважды пытаюсь заговорить с мамой, но сейчас она не в состоянии что-то планировать. Нужно вначале добраться до квартиры Марка в целости и сохранности.

К тому моменту как мы оказываемся на М-23, мне становится немного легче. Тысячи машин едут в Лондон, и мы вливаемся в этот бесконечный поток. Едва ли папа сумеет найти нас здесь, а если и найдет, что он сможет сделать, когда вокруг столько свидетелей? И столько камер слежения. Я ловлю мамин взгляд и робко улыбаюсь, но она не отвечает на мою улыбку, и во мне опять нарастает тревога. Где же «мицубиси»?

Мы выезжаем на магистраль М-25, и я заглядываю в окна проезжающих мимо машин. Люди всей семьей едут домой после Рождества или, наоборот, собираются навестить друзей на Новый год, задние сиденья завалены подарками и запасными одеялами. Парочка в потрепанном «Опель-Астра» весело поет хором, и я представляю себе диск с рождественскими хитами в магнитоле.

У меня звонит телефон, на экране высвечивается незнакомый номер.

– Мисс Джонсон?

Мюррей Маккензи. Я проклинаю себя за то, что взяла трубку, раздумываю, не сбросить ли мне звонок, а потом сказать, что связь была плохая…

– Я должен вам кое-что сообщить. Случилось кое-что… непредвиденное. Вы сейчас одна?

Я смотрю на маму.

– Нет. Я в машине. Моя… подруга за рулем, все в порядке.

Мама вопросительно смотрит на меня в зеркало, и я качаю головой, показывая ей, что это не важно. Она перестраивается на скоростную полосу, поддает газу. Скоро мы будем в безопасности.

Маккензи, судя по всему, не может подобрать нужные слова. Его предложения не вяжутся между собой.

– Да что случилось-то? – не выдерживаю я.

Мама переводит взгляд с меня на дорогу и обратно. Она волнуется за меня.

– Мне очень жаль, что я сообщаю вам такое по телефону, – говорит Мюррей. – Но я хотел как можно скорее поставить вас в известность. Сейчас у вас дома полиция. Боюсь, они нашли тело.

Я зажимаю рот ладонью, пытаясь сдержать крик. Марк!

Не нужно нам было уезжать. Не нужно было позволять ему столкнуться с папой один на один.

Мюррей Маккензи все еще что-то мне рассказывает – об отпечатках пальцев и степени разложения, анализе ДНК и предварительном результате опознания, и…

– Простите, что вы пытаетесь мне сказать? – перебиваю его я. Я не могу осознать его слова, услышанное не укладывается в моей голове.

– Мы не можем утверждать этого со всей точностью, но все указывает на то, что это тело вашего отца. Мне очень жаль.

На мгновение я ощущаю облегчение оттого, что нам больше не грозит опасность, но затем осознаю, что после нашего отъезда в доме оставался Марк.

«Я подожду здесь и позвоню в полицию».

Что, если папа явился в дом еще до приезда полиции? Марк сильный, он умеет за себя постоять. Может, он напал на папу? Или защищался?

– Как он умер?

Я пытаюсь понять, как давно «мицубиси» отстал от нас. Зачем папе возвращаться в Дубовую усадьбу, если он знал, что нас там уже нет? И даже если бы он помчался обратно на максимальной скорости, успел ли бы он доехать? Я смотрю на мамино отражение в зеркале. Она хмурится, слыша только половину диалога. Видимо, еще больше сбита с толку, чем я.

– Нам придется дождаться выводов судмедэксперта, но, боюсь, не остается сомнений в том, что его убили. Примите мои соболезнования.

Меня бросает в жар, к горлу подступает тошнота. Неужели Марк убил моего отца?

Самозащита. Наверняка он действовал из самозащиты. За это его не посадят в тюрьму, правда ведь?

Какая-то мысль кружит на краю моего сознания, пытается привлечь к себе внимание, словно ребенок, дергающий взрослого за руку: «Смотри, смотри!»

Следит ли мама за ходом моего разговора? И, невзирая ни на что, испытывает ли она хоть каплю скорби по поводу смерти человека, которого любила когда-то? В ее глазах в зеркале заднего вида только холод. Какие бы чувства ни связывали моих родителей когда-то, они давно угасли.

Мюррей все говорит, и я размышляю, а мама смотрит на меня в зеркало, и что-то такое я вижу в ее глазах…

– …пролежало в резервуаре отстойника по меньшей мере год, вероятно, дольше, – доносятся до меня слова Мюррея.

В отстойнике.

Это вообще не связано с Марком!

Я представляю узкий, похожий на колодец резервуар отстойника в саду Дубовой усадьбы, лавр в тяжелом горшке. Вспоминаю, как мама попросила меня сдвинуть горшок. Как она была одержима перепланировкой Роберта Дрейка – для нового фундамента нужно было выкопать отстойник.

Она знала. Знала, что он там!

В груди у меня все сжимается. Дышать становится все тяжелее. Я не свожу взгляда с мамы, и, хотя трубка по-прежнему прижата к моему уху, я не слышу ни слова из того, что произносит Мюррей.

И сама я лишаюсь дара речи. Я понимаю, что может быть только одна причина, по которой мама знала, что тело папы – в том отстойнике.

Это она спрятала его там.

Анна

Мама смотрит то на меня, то на дорогу, а я словно застыла, прижимая телефон к уху. Мюррей Маккензи все еще что-то говорит, но я уже не воспринимаю его слова. Перестроившись в другой ряд, мы опять обгоняем ту же пару в стареньком «опеле». Они все еще поют, все еще счастливы.