Мы встретились в декабре - Рози Кёртис

чтобы убрать со стола, разложить мусор и вторсырье по корзинам и загрузить древнюю посудомоечную машину.

— В моем последнем месте такого не было, — говорит Алекс, разворачивая таблетку для мытья посуды и засовывая ее внутрь. — Может, эта штука и доисторическая, но это все же роскошь. Больше не нужно просыпаться утром и смотреть на вчерашнюю посуду.

— Ты и раньше жил в доме с соседями? — спрашиваю я.

Он замолкает на секунду:

— Ммм, вроде того.

У меня такое чувство, что за этим кроется нечто большее, чем он говорит, но не хочу настаивать.

— И ты раньше работал с Бекки?

Я стою у раковины, ополаскиваю руки, зная, что он стоит рядом со мной и ставит стаканы обратно на полку. Я чувствую жар его тела, и от этого крошечные волоски у меня на руках встают дыбом. Думаю, это все из-за текилы. Текилы, и того факта, что я уже год одинока, и единственная причина, по которой он мне нравится, заключается в том, что мне сказали, что в этом доме отношения запрещены, так что мой мозг поступает вопреки. Это Алекс, друг моей подруги Бекки и мой новый сосед по дому. И он на сто процентов под запретом. Я делаю шаг в сторону, вытираю руки о кухонное полотенце и трачу слишком много времени на то, чтобы аккуратно повесить его обратно.

— Да, раньше я работал с Бекки, — говорит Алекс после долгой паузы.

Я оборачиваюсь.

— Оказывается, тридцать — идеальное время для первого… «О Боже, что я делаю со своей жизнью» кризиса?

Я ловлю себя на том, что улыбаюсь:

— У меня тоже.

— Итак, она нашла себе дом, полный бездомных животных. Очень похоже на Бекки, да? Ей нравится думать, что она разбирается в корпоративном праве и тверда, как гвоздь, но я думаю, что она такая же старая хиппи, как и ее мама. Так что же привело тебя сюда? — спрашивает он.

— Ох, Боже. Это долгая история.

Алекс достает из холодильника четыре лайма, затем передает мне два и кухонный нож:

— Тогда порежь их и расскажи. Мне становится легче от осознания того, что я не единственный, кто совершает то, что все считают самой большой ошибкой в моей жизни.

Он взял терку и создал горку ярко-зеленых завитков из цедры лайма и складывает их вместе в небольшую травянистую кучку. Понимаю, что перестала резать и смотрю на его руки, как какая-то ненормальная:

— Ну, в универе я изучала английскую литературу. Всегда любила книги, и раньше мечтала жить в Лондоне и работать в издательстве, но мне казалось, что нужно знать кого-то в этом бизнесе или иметь достаточно денег, чтобы пройти стажировку и работать бесплатно, а мне нужно было выплачивать студенческие ссуды и счета, по которым нужно было платить, и… — я делаю паузу, думая об ответственности за то, чтобы с бабушкой Бет и дедушкой все было в порядке, потому что моей мамы никогда не было рядом. Делаю глубокий вдох. — В любом случае, я почти отказалась от этой идеи — я правда искала, но оплата была ужасной, и я никак не могла позволить себе жить где-нибудь в Лондоне, кроме чулана для метел.

Он смеется:

— На самом деле я знаю кое-кого, кто жил в чулане. Его кровать буквально раскладывалась ночью, потом он складывал ее, закрывал дверь и уходил на работу.

— Точно, — наши глаза на секунду встречаются, и мы смеемся над этой мыслью. Лондон странный.

— А потом появилась Бекки?

— Не совсем. В общем, я помогала ухаживать за своим дедушкой, а потом он умер.

— Ох, — он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, его карие глаза полны нежности. — Мне жаль.

Я качаю головой и сжимаю пальцы в ладони, потому что я все еще нахожусь на той стадии, когда слезы подкрадываются неожиданно, и алкоголь не помогает с ними справиться.

— Все в порядке. Как бы то ни было, моя бабушка, бабушка Бет, решила, что хочет переехать в защищенное жилье, а я жила в их освободившейся комнате, — я улыбаюсь, как всегда, думая о ней. У каждого должна быть такая бабушка, как у меня. — А потом, когда я временно переехала обратно к матери, позвонила Бекки и спросила, не хочу ли я присоединиться к ней в доме. Моя бабушка Бет продолжала говорить мне, что я должна следовать своим мечтам и делать то, чего я действительно хочу, потому что у нас только одна жизнь, и я пыталась убедить себя, что на самом деле я была совершенно счастлива. Потом я увидела работу в «Букинисте» — потому что не могла не искать вакансии, хотя и знала, что этого никогда не случится, и я решила подать заявление, хотя у меня не было ни единого шанса, и я до сих пор не могу поверить, что мне ее дали. И… — я останавливаюсь и перевожу дыхание. Все это вылилось в огромное искаженное предложение, точно так же, как все это произошло. — В одну минуту я думала и задавалась вопросом, как я собираюсь найти место, где буду жить, и иметь дело со своей матерью, а потом…

— И вот мы здесь. Похоже это судьба, — говорит Алекс, заканчивая мои произнесенные и невысказанные предложения.

— Немного похоже, — говорю я, пытаясь обратить это в шутку. — А что насчет тебя?

— О, у меня было все. Карьера юриста на подъеме, милая, крошечная квартирка, парковочное место. Но я знал, что чего-то не хватает.

Я нарезаю лаймы на кусочки, ожидая, пока он продолжит.

— Как бы то ни было, я продолжал какое-то время, но это не давало мне покоя. Я пошел в юриспруденцию, чтобы что-то изменить, но понял, что большую часть своей жизни проведу за письменным столом, перекладывая бумаги, и это мне до смерти наскучило. И… кое-что случилось, — он замолкает на секунду, а затем говорит: — И вот я здесь.

— Значит, ты сейчас не занимаешься юриспруденцией?

Он качает головой:

— Не-а. Вот так я познакомился с Бекки — мы работали вместе. Но, в отличие от большинства других людей, она была великодушна, когда сказал ей, что ухожу. Всем нужен такой друг на своей стороне.

— Согласна, — говорю я, думая о ее настойчивости, чтобы я приехала и осталась здесь, и о смехотворно низкой арендной плате, которую она предложила. Я посмотрела на «РайтМув», чтобы узнать, сколько будет стоить аренда такого места, и чуть не упала в обморок. По сути, месячная арендная плата за дом такого размера составляла мою годовую издательскую зарплату. Когда я упомянула об этом, Бекки только фыркнула