Мы встретились в декабре - Рози Кёртис

время захлестнуть себя, и поскольку они все такие болтливые, никто и не замечает, что я почти ничего не говорю. Эмма протягивает мне напиток. Она все еще в рабочей одежде — очень опрятная, в дорогих на вид ботинках и платье-рубашке с принтом в виде крошечных лисичек.

— Итак. Когда ты переедешь к нам? — спрашивает она.

Думаю, она очень официальна, наблюдая за ней, пока я делаю глоток. Алекс и Бекки взбили какой-то гранатовый коктейль со льдом и текилой, которую он принес. На вкус похоже на то, что вы бы пили сидя у бассейна, а не дождливым декабрьским вечером в Лондоне.

— Только после Нового года. Я забронировала отпуск с друзьями — мы собираемся покататься на лыжах.

— Ох, чудесно. Рождественские лыжи, — она выглядит впечатленной.

— Все не так роскошно, как кажется. Моя подруга Джен приобрела путевку в последнюю минуту через своего знакомого, так что мы едем в Валь-д'Изер (прим. горнолыжный курорт во Франции) на автобусе.

Друг Джен — актер, как и она сама, работал в колл-центре туристической компании, когда путевка была приобретена. Мы много лет давали друг другу обещания, что снова поедем кататься на лыжах, после школьной поездки в Андорру миллион лет назад, и когда это случилось, мне показалось, что сейчас самое подходящее время. Как только я сказала «да», перспектива проживать каждое мгновение двадцатичетырехчасовой поездки в автобусе начала слегка мучать меня, но это была второстепенная деталь.

— Ой, — Эмма выглядела сочувствующей. — Это же целый день на автобусе. Тем не менее, это того стоит ради всех apres-ski (прим. с французского языка — весь комплекс горнолыжных развлечений, кроме, собственно, катания). Вдруг ты встретишь там миллионера.

Я украдкой бросаю быстрый взгляд в сторону Алекса, думая, что на самом деле я была бы вполне счастлива с кем-то вроде него, большое вам спасибо, но улыбаюсь Эмме в знак согласия:

— Никогда не знаешь наверняка.

Бекки возится со своим телефоном, меняя музыку. Она обмотала голову серебристой рождественской мишурой, словно нимбом, и начинает подпевать, когда Майкл Бубле начинает напевать из динамика на полке над раковиной.

— О боже, Бекс, — стону я. — Нам обязательно слушать Бубле снова?

— Сегодня Рождество, — говорит она, обнимая меня за талию и выводя в вальсе из кухни в холл. Она прикладывает палец к губам, заставляя меня замолчать, прежде чем я успеваю запротестовать. Холл выкрашен в странный оттенок, что-то среднее между фиолетовым и серым, и увешан коллекцией картин с цветами, которые, должно быть, принадлежали бабушке и дедушке Бекки. В углу у лестницы над нами возвышается огромное растение с колючими листьями. Я уклоняюсь в сторону, прежде чем Бекки, вальсируя, вталкивает меня прямо в нее.

— Ну что думаешь? — ее голос — настойчивый шепот.

— Они кажутся милыми, — я стараюсь говорить уклончиво, хотя на самом деле хочу знать, с какой стати она забыла упомянуть, что один из наших соседей по квартире до смешного великолепен. — Напомни, как ты познакомилась с Эммой? — спрашиваю я.

— О, она из тех людей, друг друга твоего друга. Знаешь, ходите в одни и те же пабы, смутно знаете друг друга через группу в «ВатсАпп», что-то в этом роде. Вообще не могу вспомнить, как мы познакомились. Но она искала жилье, потому что девушка, с которой она снимала квартиру, переезжала к своему парню, а у меня оставалась одна комната. Я уже все решила с тобой и Алексом, — мой желудок совершает непослушные движения, — и мне показалось, что она стала бы приятным дополнением. Все довольно расслабленные, так что это должен быть вполне приятный непринужденный дом.

— Она кажется милой, — неуверенно говорю я.

— Божечки, мне нужно пописать, — говорит Бекки и оставляет меня стоять в коридоре.

Я не заметила, но ковер выглядит так, будто кого-то вырвало на жирафа — он желто-коричневый с зеленоватыми завитками и так плохо сочетается с сиреневыми стенами, что, должно быть, в какой-то момент тысяча девятьсот семидесятых годов был на пике моды. Никто же не мог выбрать эту цветовую гамму просто так, наугад, верно?

Я возвращаюсь на кухню, понимая, что чувствую себя немного не в своей тарелке. Эмма уже скинула сапоги и сидит за столом, оживленно болтая с Алексом, который сидит напротив. Он выдвигает обеденный стул рядом с собой, подзывая меня присоединиться к ним:

— Иди и возьми что-нибудь еще поесть.

Он передает мне тарелку, доверху нагруженную тортильями. Думаю, возможно, в них впитается немного алкоголя.

— Итак, откуда ты знаешь Бекки? — он тянется через стол за сыром, кладя его между мной и Эммой.

Я беру тортилью и намазываю ее сметаной:

— Чувствую, что должна выдумать что-нибудь такое, чтобы мои слова не звучали так трагично, как это будет.

Алекс приподнимает бровь. У него действительно очень приятное лицо. Эмма встает, идет и бросает кучу льда и всякой всячины в блендер, крича:

— Извините, — когда включает его, заглушая мои слова, когда я собираюсь начать говорить.

Эмма наливает розовую кашицу в наши бокалы, и Алекс пробует ее, скривившись:

— Черт возьми, это как ракетное топливо. Следующий приготовлю я, или мы все сляжем с алкогольным отравлением.

— Мы познакомились в универе, — говорю я, начиная с самого сначала. — Я рыдала в туалете, потому что только что бросила парня ради другого, который тут же изменил мне неделю спустя.

Эмма смеется, но беззлобно:

— О Боже, все мы переживали подобное, — она ковыряет несколько ломтиков красного перца, пока я складываю тортилью с курицей и сыром и добавляю еще сметаны, просто для пущей убедительности. Я сворачиваю ее и понимаю, что нет такого способа съесть его, при котором половина не упала бы мне на майку, а другая половина не растеклась бы по подбородку, так что в итоге я как бы подвешиваю его в воздухе.

— Так что, я пригласила ее куда-нибудь, купила ей три порции водки с лаймом и сказала, что секрет в том, чтобы пойти и похоронить его призрак, — вмешивается Бекки. Я даже не заметила, как она вернулась.

— Лучший способ забыть кого-то — это оказаться под кем-то другим? — говорит Эмма, делая глоток. Она одна из тех людей, которым удается постоянно излучать хладнокровие. Если бы я сказала это, то сильно покраснела бы и, вероятно, вдобавок перепутала бы слова.

— Думаю, да, — говорю я. — Хотела бы я запоминать такие фразочки. Я никогда не придумываю, что бы такое ответить, пока несколько часов спустя, лежа в постели, не переживаю весь разговор заново.

— Боже, я тоже, — Алекс смотрит на меня и изображает что-то вроде перевернутой улыбки, и в уголках его глаз появляются небольшие