Грустное кино - Терри Саутерн

– С ним полный порядок, – заверил ее Сид. – По крайней мере, ничего такого, чего бы не вылечил хороший пинок по репе. – И он поднял ногу, якобы и впрямь собираясь пнуть по физиономии развалившегося на террасе Рекса.

– Ах, боже мой, – вскричала Пенни, заливаясь слезами, – не надо! Пожалуйста, не надо! – Девушка, разумеется, не понимала того, что железный человек Сид ничего такого делать даже не собирался, а он не обидел бы и мухи – в особенности мухи.

Борису пришлось утешать девушку, привлекая ее к себе, улыбаясь и шепча:

– Все в порядке, все замечательно – просто решается маленькое фрейдистское уравнение.

И, ясное дело, Сид Рекса не пнул, лишь притворился, а Крошка упала на знаменитого актера сверху, баюкая его мужественную загорелую голову у себя на руках и с закрытыми глазами бормоча:

– Ах, мой мальчик, мой мальчик, мой драгоценный ебаный-переебаный мальчик.

Тут прибыл Бат Оркин, агент Рекса, сплошь преданность и эффективность. Впрочем, ему хватило смекалки, чтобы казаться слегка смущенным в присутствии Бориса и Сида.

– Я о нем позабочусь, я о нем позабочусь, – продолжал повторять Бат, от всей души надеясь, что здесь не оказалось никаких долбаных фотографов. Поднимая Рекса и уволакивая его с террасы, он не переставал хитровато подмигивать Б. и Сиду.

Пенни все еще была расстроена – хотя, возможно, не так уж и расстроена. Просто она уловила шанс выразить чуточку эмоциональной чувствительности, а также, понятное дело, была совсем не против того, чтобы ее жеманные всхлипы утешал и успокаивал сам Царь Б. Чтобы режиссеру было удобнее это делать, мисс Пилигрим села к нему на колени.

– Вот пидор ебнутый, – пробормотал Сид. – Он такой же сумасшедший, как ты, Б. – не считая того, что он и вправду работает. Извини, но я должен выпить. – С этими словами он встал и поплелся к бару.

– Я отвезу тебя домой, – нежно сказал Борис девушке. – Где ты живешь?

– В клубе киностудии, – ответила Пенни. Так же классно, как Рекс, она плакать не умела, зато это было странным образом куда более привлекательно.

На самом деле марихуану она не курила, но боялась это признать, а потому, после того как они прибыли в дом Бориса и устроились на террасе, выходящей на темно-синие мигающие огни Голливуда (каждый огонек, понятное дело, сулил обещание), и Б., не особенно заботясь о том, каким способом получать кайф, закурил косяк, сделал пару затяжек и передал его девушке, Пенни хватило духа взять его и сказать: «Вот классно». Тем не менее она едва сдержала удивление, когда попыталась отдать косяк назад (как, насколько ей было известно, следовало сделать), а Борис только улыбнулся и не взял его. Внезапно Пенни поняла, что влипла по самые уши – ведь теперь он будет думать о ней как о какой-нибудь наркоманке или хиппушке, а вовсе не как о серьезной актрисе.

– Но я подумала, что вы… – начала девушка, беспомощно держа на весу дымящийся косяк, – то есть, я хочу сказать, я на самом деле… в смысле, я вообще-то никогда… – Она запнулась, отведя руку с косяком подальше от себя, словно это было что-то ненавистное, способное разрушить их будущее.

– Не волнуйся, – сказал Борис, забирая у Пенни косяк, – это неважно. – Сделав несколько глубоких затяжек, он положил косяк на пепельницу. – Знаешь… чем ты меня действительно привлекла, – негромко начал он, словно бы думая вслух, – что я нашел в тебе по-настоящему… прекрасным, быть может, даже уникально прекрасным – по крайней мере, на сегодня… и я говорю об этом со всем подобающим смирением и уважением, ибо знаю, что ты должна иметь и другие прекрасные качества… кроме того, я понимаю, что это вполне может быть некая слабость с моей стороны – вернее, не то чтобы слабость… просто это не та вещь, о которой мне нравится говорить, не та вещь, о которой тебе, как мне кажется, хотелось бы услышать… и все же именно эта вещь делает тебя по-настоящему… исключительной – то есть, во всяком случае, для меня… короче, это твоя жопа.

Б. произнес эту длинную тираду с таким терпением, такой интроспективой, почти с детской искренностью, что девушка просто неспособна была принять ее за оскорбление. Все выглядело так, как если бы два искусствоведа обсуждали достоинства некого дрезденского шедевра. Не сподобившись ни на какую иную реакцию, Пенни протянула руку и взяла косяк.

– Что ж… – начала было она, но затем перенаправила этот импульс на новое раскуривание косяка.

– Я думал об этом, – сказал Б. – Я пытался это постичь, я хочу сказать, в эстетическом смысле. Я видел множество колоссальных, чудесных жоп. – Он выражался в объективно-клинической манере, приводя конкретные примеры из целого набора знаменитых красоток, его знакомство с задами которых не могло быть поставлено под вопрос. – Существует ли такое понятие, как «идеальная жопа»? А если так – то что это значит? – Тут Борис повернулся к Пенни, глядя на нее с таким видом, будто он вдруг припомнил, что она там есть. – Не думаю, что здесь можно говорить о гомосексуальности, – сказал он, а она просто посмотрела на него и тупо кивнула. – Я хочу сказать, меня не волнует занятие любовью с девушкой через жопу… понимаешь, ебать ее в жопу – это совсем не то. А вот что это – в этом я не уверен. Я хочу сказать, почему жопа девушки должна быть так эстетически эротична? Быть может, это просто что-то, за что можно подержаться… протяжение другой ее штуки, – ее пизды.

Тут Б. протянул руку к Пенни и изъял у нее потухший косяк.

– Ах, извините. – Она совершенно забыла про траву и теперь немного зарделась.

Борис снова раскурил косяк, сделал глубокую затяжку и уставился на мигающий мир внизу.

Но Пенни была из тех, кто не выносит молчания, – возможно, тут работала подсознательная культурная память радиоконцепции «никакого мертвого эфира».

– Что ж, – пробормотала она. – я просто надеюсь, что, э-э…

Борис снова отдал ей косяк.

– Взять, к примеру, тебя, – сказал он. – Я думаю, в чем тут все дело… это твоя задница была так привлекательна? Ты ведь тогда наклонилась, верно?

Пенни кивнула.

– Но я уверен, ты это сделала не нарочно. Не с тем, чтобы меня спровоцировать.

– О нет, я…

Борис вернул себе косяк.

– Я вовсе не хочу сказать, что ты не могла смутно осознавать происходящее. Я не хочу сказать, что ты нечувствительна, невосприимчива или что-то в таком духе. Я просто имею в виду, что ты вовсе не думала о жопе как о своем лучшем ракурсе.

– О да, да, это правда.

– И все же… это было… – Борис вздохнул, словно от неспособности понять капризы человеческой природы, причем главным образом своей собственной. – Возможно, это было… – приложив ладонь к наморщенному лбу, он искал ответ, – возможно, это было нижнее белье. Возможно, это было что-то совершенно поверхностное. Вот что, давай-ка снова это проделаем. Итак, как я тогда сидел? Ага, я сидел примерно вот так, а ты… ага, ты стояла вот здесь и…