Нотки кориандра - Игорь Лебедев

Третий редактор, лощеный молодой человек в клетчатом костюме с напомаженными волосами, сообщил об инаугурации 25-го президента Северо-Американских Соединенных штатов Уильяма Мак-Кинли.

— Выступил с речью. Обещает ввести «золотой стандарт».

— Хм… — задумался Клотов. — Неужели банкиры разрешат ему набросить ошейник на ничем не ограниченную эмиссию? Как бы его не хлопнули вслед за Линкольном. Тот, помнится, тоже сделал невыгодным выпуск денег для банкиров… Да! Да! Ну, конечно!

Последние возгласы ознаменовали найденное наконец-то местоположение мраморных голов — по сторонам от дверей в кабинет.

— Доставайте вторую, Арсений Карлович, — указал Клотов на ящик с опилками. — А в криминальную хронику что-нибудь есть?

— Убит репортер Чептокральский.

Это прозвучал голос Ардова, который некоторое время наблюдал за происходящим и наконец решил обнаружить себя. В зале воцарилась тишина, дюжина голов обернулась в сторону чиновника сыскного отделения. Чептокральский был фигурой если и не легендарной, то уж точно всем известной.

Сыщик следил за реакцией главного редактора. Тот на мгновение замер, потом распростер руки навстречу гостю, словно собирался обнять, и расплылся в улыбке.

— Илья Алексеевич, — радостно протянул хозяин «Санкт-Петербургских ведомостей», — наконец-то вы к нам заглянули!

Редакторский улей продолжил привычное свое гудение, словно тут же позабыл про только что объявленную смерть коллеги.

— Полюбуйтесь!

Клотов отскочил в сторону и указал на мраморные головы, наконец-то нашедшие покой на подставках.

— Работа Макса Клингера[4], — похвастался он. — А? Каково?

Ардов подошел ближе. Головы сизого мрамора с желтоватыми прожилками производили впечатление натуральных, слегка оплывших, только что срезанных с плеч утопленников. Глазницы были заполнены пастой красного цвета, отчего мертвенные лица походили на демонов преисподней со светящимися адским пламенем глазами.

— Подумываю, не пора ли учредить глиптотеку[5], — хохотнул главный редактор. — Вы слыхали? В Копенгагене только что открыл такую Карл Якобсен, сын пивного магната Карлсберга. Там одного Родена около тридцати работ… У меня, конечно, пивоварен нет, но кое-чем удивить публику смогу…

Илья Алексеевич ощутил запах грибов и привкус тины во рту; голос Клотова ложился на лоб, щеки и губы бурой липкой паутиной. Ардову стоило больших трудов не начать убирать эту воображаемую паутину с лица.

— Он гений, не находите? — ворковал газетчик, принявшись исполнять вокруг гостя какой-то замысловатый пластический этюд. — Истинный enfant du siecle[6], завороженный тенями мистических глубин. Если Бердслей — жрец Астарты, то Клингер — мистик из братства Дюрера и Гольбейна. Оцените эту скорбную вдумчивость, драматический пафос… Вот эта складка… — он ткнул мизинцем в насупленную бровь мраморной головы. — С этими символами, окутанными чарами пантеизма, надо вступить в интимную близость, сродниться, чтобы ощутить скрытую страсть и душевную муку.

— Мне надо задать вам несколько вопросов, — сказал Ардов, зная, что этот бессмысленный словесный поток может исторгаться из Клотова часами, если не сутками.

— Прошу! — мгновенно переключился газетный магнат и распахнул двери кабинета.

— Когда вы видели Чептокральского в последний раз? — спросил Илья Алексеевич, когда Клотов устроился у себя за столом.

— C утра был. В невероятно возбужденном состоянии. Пообещал разоблачения в вопросах вооружения русской армии.

— Разве это его тема?

— В том-то и дело, что нет! Да вы сами прекрасно знаете.

Не усидев, Клотов опять вскочил, обошел стол и нагнулся к уху сыщика.

— Но с недавнего времени он стал приносить материалы о перевооружении армии.

Многозначительно помолчав, главный редактор отложил в сторону лежавший на столе свежий номер газеты, под которым открылась стопка каких-то эскизов. Он принялся задумчиво перебирать листы с рисунками.

— Разве это интересно читателю? — поинтересовался Илья Алексеевич.

— Конечно! Это же колоссальные подряды! Взятки, коррупция, нити тянутся на самый верх! Посмотрите! — он показал Ардову картон с гуашью. — Между прочим, это Мозер! А это — Штер… А вот сам Климт!

Илья Алексеевич бросил взгляд на наброски, залитые пятнами краски.

— Я только что из Вены, — доверительно сообщил Клотов. — Они задумали учредить сецессион[7], чтобы наконец-то порвать с господствующим в венском Доме художников консерватизмом. Я предложил им издание собственного журнала — «Ver Sacrum»[8]. Как вам название?

Постучав, в кабинет заглянул Арсений Карлович и показал гранки.

— Пора в печать, — извиняющимся голосом сообщил он.

Клотов жестом велел положить листы на стол, обмакнул перо и, взглянув на хронограф из жилетного кармана, проставил в выходных данных время отправки номера в печать.

— Откуда у Чептокральского были сведения? — спросил Ардов, дождавшись, пока помощник оставит кабинет.

— Не знаю, — пожал плечами газетчик. — Надо полагать, завелся какой-то источник по этому направлению…

Илья Алексеевич встал.

— А что с ним произошло? — наконец поинтересовался Клотов.

— Застрелили, — сухо ответил Ардов и отправился к двери.

— Какой ужас, — индифферентно отозвался газетчик. — Впрочем, с его образом жизни следовало ожидать чего-то подобного.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, немало влиятельных господ имело зуб на него — уж слишком Чептокральский был любвеобилен.

Сыщик остановился в дверях:

— Полагаете, убийство не связано с его работой?

Клотов не сразу нашелся с ответом.

— Уверен, вы сумеете установить истину, — наконец ответил он. — Если чем-то смогу помочь — всегда к вашим услугам.

На выходе из редакционной залы Илья Алексеевич попросил у Арсения Карловича адрес Чептокральского.

— Виноват, — скукожился молодой человек. — Он не оставлял-с.