Тонкая Граня - Галина Щекина

– Рятуйте… Шо ж це. Победа, чи шо?

Она впопыхах достала парадный, слегка замятый китель Богдана, синий, с лычками на рукавах и на лацканах, так неожиданно блеснувший металлическими пуговицами. Вот, почти ненадеванный. Не до кителя.

По улицам бежали люди, даже полуодетые. Все почему – то бежали на железнодорожную станцию, потому что оттуда неслись звуки, оттуда прибывала новая жизнь. Из теплушек выскакивали чумазые люди в гимнастерках, с мешками… они вмиг растекались по путям… и шел новый поезд. В глазах Грани именно паровоз стал символом Победы. Он подходил, оглушительно гремя и шипя, в клубах дыма, и медленно приближалась звезда на паровозе, росла, сверкая во весь обзор, во весь свет.

На перроне стояла тётя Гута Ковальская и страшно рыдала. Она ко Дню Победы получила сына калеку и похоронку на мужа, а дочка золотоволосая вообще сгинула невесть куда. Таисью как-то сразу отвернуло от толчеи на перроне, она махнула нырнувшему в толпу Богдану, и они с Граней незаметно протолкались к Гуте. Стали рядом, обняв ее. Ветер охлёстывал, трепал одежду. Но глаза их были сухие. И этот вихрь от паровоза, и плач, и целый вихрь в душе девочки. Победа! Можно обниматься и кричать «Ура!» в реве марша. Даже в реве гудка паровозного. Она никогда не задумывалась, но как все на свете выражает этот гудок – и горе, и счастье. Горло сдавит как песня. Наверно, потому их районная газета так и зовется – «Гудок». Чтоб слышали все!.. А пока поет он печально и яростно, можно дать волю чувствам и мыслям, которые запрещала себе.

Траур занялся по умирающей, даже не расцветшей еще любви. Еще сохраняя память о ней, она чувствовала слабое тепло, сквозящее через болезнь его и пьянство, но изнутри уже понимала – ничего не будет, ничего не вырастет из того пепла…

Да, она хотела сейчас, прямо после десятого класса, пойти в летную школу и через два месяца летать. От тети Наташи Корягиной слышала, что уже созданы новые истребители и бомбардировщики, и для них нужны будут кадры. Но нужно ли это теперь? Раз отец Корягин сидит, а теть Наташа продает керосин в лавке, кто ей поможет? И уж точно не слабый, искалеченный Лешек…

Она пошла на рынок в керосиновую лавку, дождалась, как придет керосинщица тетя Наташа Корягина. И помявшись, попросила теть Наташу написать в училище, где она работала, чтоб узнать, там ли оно до сих пор.

– Написать-то я могу, – делано улыбаясь, уронила теть Наташа. – Да не поможет это. После истории с папой меня уволили, а жила я там в служебной квартире… Здесь хоть домишко. И вообще… Какая я теперь помощница? От меня только вред.

– Ну, теть Наташ!

– А что «теть Наташ»? Ты хоть про Полину-то знаешь? – и она отвернулась, почему-то кивая головой. – Нет ее больше.

– Нет! – Граня прикрыла рот ладонью, чтобы не закричать. – Не надо, не говорите!

– Еще до войны разбилась в самолете, я сама вот недавно узнала, – это было в тридцать девятом. Да как-то странно, загадочно разбилась. В учебном самолете она летела с Серовым. Оба – асы. Как так они могли не справиться с управлением? Говорят: «При полном отсутствии видимости самолет ушел в штопор». А еще говорят, что всегда есть шанс катапультироваться! Значит, даже этого не смогли? Тогда все подстроено. Серов – муж знаменитой актрисы, начальник летной инспекции, лично сбил бомбардировщик Франко над Испанией. Осипенко – летчица-рекордсменка. Ну что там могло быть? Понимаешь, у Полины первый муж в лагерях сгинул, мне кажется, искала она его, добивалась. Но мало ли кто кого ищет… Ты никому, слышишь, Граня? Вон, люди идут…

Граня, точно онемев, быстро вышла из керосинной лавки и зашагала домой. Только по дороге она обнаружила в руках пустой керосиновый бидон.

Время шло в ожидании вестей от Корягиной. А пока Граня, сцепив зубы, продолжала делать трудную зарядку – отжимы от земли, кирпичи поднимала одной рукой, бегала по железной лестнице на чердак, обливалась утром холодной водой. Падая от неимоверной усталости, она решала задачки по физике, рисовала на память географические карты. Приближались экзамены в школе. Раненых перевезли в больничные бараки, в школе уже не осталось их.

Временами ей хотелось бросить все, кинуться на грудь к Лешеку и больше судьбу не испытывать. Того же, видимо, ждала и тетя Гута, но Граня приходила, видела пьяного Лешека, и точно обрывалось все у нее в душе. Даже трезвым он вел себя странно: то хватался за стенку, за стол, будто боялся упасть, то кричал, закрывая голову подушкою, то вдруг затихал, то смеялся. Гута вздыхала: «Контуженный… Отойдет». А куда отойдет? И когда?

Нет, нет, это трясина. Даже думать страшно.

Когда Граня заканчивала еще девятый класс, отец сказал, что можно бы поехать в Донецкий медицинский институт. Только так все это далеко, что лучше не задумляться. Да, можно судьбу попытать и без знакомых, но лучше бы никуда не ездить, Тогда он, будучи машинистом, устроит дочку в контору на железной дороге. Школы хватит, чтобы сидеть в чистом и иметь твердую зарплату и продуктовую карточку.

Отец что-то еще говорил, куда идти выгодно, куда еще выгодней, а Граня думала совсем о другом. У них соседи Корягины были, это так. Корягин – строитель-универсал, умелец, мастер на все руки, помогал молодому Богдану дом строить, а дети его жили отдельно. Да, дочь Корягина сто лет назад работала там, где учили на летчиков. И первая сказала про летное училище, и еще, что нужна туда особая подготовка. Граня настолько впитала эти слова, что стала готовиться именно к такому пути! У них в школе была физкультура перед занятиями и уроки отдельно. Кроме грядок, перед школой была пустая площадь, и учитель в рупор командовал. Это было хорошо, полезно.

Физкультурой себя готовила Граня и еще характером. Ей нужен был твердый характер, сильная воля! Там ведь нужна огромная выдержка. После войны понятие о героизме было самое главное, самое святое. В жизни надо было героем быть, как и на войне. Героев знали все и стремились на них быть похожими. Осипенко, Гризодубова восхищали, вот и решилась. Хотелось быть такой как они. Тогда, после войны, все примеры были перед глазами.

И вот теть Наташа сама пришла. Качинское училище переехало, да еще бог знает куда – в Красный Кут!

– Да как? – шепотом закричала Граня. – Да где?

– Да вот, смотри! Эвакуировали их, что ж делать?

«Красный Кут», – расплывалось в глазах. Богдан подошел, взял конверт посмотреть.

«Сейчас как даст!» – испугалась Граня.

– Здрасте, дядько Богдан, – поспешила раскланяться теть Наташа. – А тебе, Граня, – грустно сказала она, – я бы ехать не советовала. Все-таки мы были в оккупации. Могут не понять.

– Подумал, что опять пришла дивчину травить тою вашей сказкой про самолеты, – недовольно проговорил Богдан. – Та сказка, она ж как яд.

– Нет, я наоборот, не советую. Время такое, дядько Богдан. От отца целый год нет ничего.

…Рано утром собрала усталая Таисья дочку Граню. Пока отец за водою ходил, нужно было умыться, одеться, поесть холодного толченого гороха с рассолом от соленого помидора, ибо помидоры давно кончились. Да хоть бутылку воды с собою налить. Платье хорошее, темно-синий габардин, ладно перешитое из отцовых брюк. Китель был очень велик, остался в шкафу, в голод хотели сменять его на муку, не вышло. А штаны Богдан прожег цигаркою. Не бросать же добро. И хоть юбочка была стачная, и верх на кокетке, оно было жестенькое, держало форму. На худой дивчине как влитое.