Мефодий Буслаев. Стеклянный страж - Дмитрий Емец

– Бывает, – не согласился Багров.

– Может, и бывает, но редко. В одном случае из миллиона. Вжизни никакой король гномов не нужен. Ктонибудька и Штонибудька скорее всегопридумают себе несуществующее чувство, хотя до этого даже и друзьями не были.Тупо и нездорово любить того, кто тебе даже и не друг, кому ты элементарнопо-человечески не доверяешь – ты не находишь? Или расстанутся из-за такойерунды, что через два года самим смешно будет. Правда, за эти два года каждыйнаваляет столько глупостей, что потом уже никогда не срастется. Ссора и спешка– самые тупые лекарства.

Багров слушал Ирку рассеянно. Он, видимо, все еще строилпланы ликвидации Снежной королевы, которую охраняли дивизии снеговиков.

– В общем, мысля такая, – подытожила Ирка. – Есть любовь иесть «любо-у-ффь». А у твоих домовых где-то посередке.

– И что же им тогда делать?

– Терпеть друг друга, чего бы это ни стоило. И вообщепоменьше торопиться. Короче: чем больше хочется пороть горячку – тем большенадо ее отпарывать!

Багров воспринял слова Ирки слишком по-своему и внезапно,почти без повода, разозлился. Ирка давно заметила: каждый слышит лишь то, чтоможет, а совсем не то, что ему говорят. Скажи трем разным людям: «Я не могупойти в кино!» Первый услышит, что ты не хочешь пойти именно с ним и с горянаглотается канцелярских скрепок. Другой решит, что у тебя болит голова и тыготовишься к экзамену. И лишь третий верно угадает, что кино для тебя слишкоминтеллектуально, и отведет тебя на футбол.

– Слушай: вам, светлым, как-то очень многого нельзя! Прям нежизнь, а тюрьма! – сказал Багров, потирая распухшую переносицу.

Рентген показал, что трещины нет, но все равно под правымглазом был насыщенного цвета фонарь, а под левым – фиолетовая смазанная тень.Позавчера Матвей зачем-то поспорил с Иркой, что подойдет к Таамаг и поцелует еев щечку. Спор-то он, конечно, выиграл, но переносица при этом пострадала.

Багров во многом был противоречивый персонаж. Когда у неговсе было плохо и он без пищи и сна бежал по лесу с волчицей на поводке, падаягде придется от усталости, он задумывался, страдал и просветлялся. Когда же всебыло благополучно, и Ирка рядом, и близкой опасности лишиться ее ненаблюдалось, – темнел, становился жестким и циничным. Казалось, чтобы Багровоставался хорошим, его надо постоянно, день и ночь, стучать по лбу и ломать обнего палки. Чтобы пластилин оставался мягким, его надо непрерывно разминать.Оставленный же в покое, он моментально станет жестким, как бревно.

Ирка пожала плечами. Фраза «вам, светлым» ей не понравилась.Она как минимум подразумевала, что «нам-то, темным, можно все».

– А тебе какое «зя» нужно? «Сердечная лавочка закрыта всвязи с тотальной переоценкой ценностей!» – напомнила Ирка.

Это фраза ей ужасно нравилась. Она даже собиралась вывестиее на принтере и повесить на дверь.

– Все равно тюрьма! Тюряга! – повторил Багров с вызовом.

– Кому как, – заметила Ирка. – Тебя послушать, так самаяполная свобода – в Нижнем Тартаре. Убивай, кради, друзей предавай…

– Это не свобода. Свобода – это когда в любой ситуации тыможешь сказать как «да», так и «нет», – заспорил Багров. – А если того нельзя,сего нельзя – это не свобода. Мне так не нравится, когда тебе все заранеенавязывается.

– Ничего тебе не навязывается. Выбор-то всегда за тобой.Просто тебя честно предупреждают: выпьешь воды из лужи – козленочком станешь.Если ты, конечно, заранее не овцебык. Я уже повыла на луну – мне хватило. Ивообще, если ты такой свободный и делаешь все, что хочешь, – иди разбей часы наСпасской башне!

– Да запросто! – сказал Багров, вставая. – Стрелку с собойминутную притащить, чтоб ты поверила? Хотя она небось окажется метра три.

– Прр! Отбой! – притормозила его Ирка. – Я забыла, что тыслучай особый. Для тебя часики распатронить – не геройство.

– Почему это не геройство?

– Потому что ты некромаг и ничем не рискуешь!.. Вот тыговоришь: «да»-«нет»! Как бы не так! Легко психу сказать себе «не психуй!»,обжоре – «не ешь!», а трусу – «не убеги»? Поэтому в варианте «да» и «нет» –будет всегда «да-да-да-да-да-да».

Матвей провел пальцем по переносице и поморщился.

– Вроде в челюсть не били, а улыбаться все равно больно, –сказал он задумчиво. – При чем тут все это? Ты не понимаешь! Я тебя простолюблю! – беспомощно сказал Матвей.

– Вот именно. Просто. Ты меня просто, а я тебя сложно! –неосторожно ляпнула валькирия-одиночка и, покраснев, отвернулась.

С ней вечно так случалось: погонится за красным словцом ислучайно брякнет правду.

* * *

Ирка поболела часов до четырех, после чего осознала, чтоболеть ей дольше не хочется, и позволила себе выздороветь. Привычно ловя рукамиузлы, она спустилась по канату и отправилась сменить Антигона, выпасавшегоЗигю.

Зигя сидел в песочнице и, сопя, насыпал песок в четыретрофейных ведра и одну красную грузовую машину. Ведра и машина достались емукак трофей после других детей, которых при приближении Зиги в панике растащилиих мамы. Одиночество угнетало гиганта. Он грустил, что с ним никому неразрешают играть. Вроде как и шорты на нем новые, и пляжные тапочкивосхитительно шлепают при ходьбе, а вот сидит себе в песочнице один, и все тут.Даже лопаткой треснуть некого.

Майки он носить отказывался – любая майка резала ему подмышками. Мощные мышцы торса раздувались так, что, казалось, кожа рискуетлопнуть. Руки провисали до колен. Заросшую ржавой шерстью грудь рассекаличетыре грубо зашитых шрама, не считая пулевых, которые заросли сами. На правомплече клеймо:

«Собственность мрака – инв. № 8775-913

Внимание! В случае гибели не подходить ближе 10 метров –самоуничтожение!»

Если добавить к этому мощные надбровные дуги, лысый череп ивмятину от палицы на лбу, то дальнейшее описание можно оставить.

Ирка стояла рядом, сдувая с глаз челку, читала книжку иощущала себя не столько валькирией-одиночкой, сколько матерью-одиночкой. Зигюей спихнули Эссиорх с Улитой, заявив, что кто доброе дело начал, тот его идоделывает. Принцип-то хороший, ничего не скажешь. Правда, новых добрых делпосле него начинать уже не хотелось.