Свет грядущих дней - Джуди Баталион

вероятно, взбудораженные ощущением дискомфорта, но вдохновленные надеждой, евреи в то же время переживали свой золотой век в литературе, поэзии, театре, философии, социальной активности, религиозной науке и образовании – и всем этим наслаждалась семья Кукелков.

Община польских евреев отличалась многообразием политических взглядов; у представителей каждого течения имелся собственный ответ на этот ксенофобский всплеск. Сионисты, чувствуя себя гражданами второго сорта, потеряли терпение, и Реня не раз слышала, как ее отец говорил о необходимости переезжать на историческую родину, где евреи имеют возможность развиваться как народ, вне зависимости от классовой и религиозной принадлежности. Под водительством своих харизматичных интеллектуалов – поборников иврита сионисты фундаментально расходились со всеми прочими партиями. Религиозная партия, преданная Польше, выступала за смягчение дискриминации и за то, чтобы с евреями обращались так же, как со всеми другими гражданами. Довольно многочисленные коммунисты поддерживали ассимиляцию, как и многие представители высших классов. Со временем самой большой партией стал Бунд[61] – социалистическая рабочая организация, ратовавшая, в частности, за развитие еврейской культуры на идише. Бундовцы были самыми большими оптимистами, надеявшимися, что поляки опомнятся и поймут: антисемитизм не решит проблем страны. Бундовцы из диаспоры стояли на том, что Польша – дом евреев и им следует оставаться там, где они жили до сих пор, говорить на идише и требовать своих законных прав. Бунд организовывал отряды самозащиты с намерением утвердить свое право оставаться на месте. Один из их лозунгов: «Там, где мы живем, там наша страна». По-Лин.

Бороться или бежать? Вечный вопрос.

* * *

Вполне вероятно, что, повзрослев, Реня начала участвовать в деятельности молодежных групп вместе со своей старшей сестрой Сарой[62]. Родившаяся в 1915 году Сара была на девять лет старше Рени и являлась одной из ее героинь. Сара с ее проницательным взглядом и изящными губами, всегда чуть изогнутыми в намеке на улыбку, была образованной интеллектуалкой и здравомыслящей сторонницей добрых дел, и Реня интуитивно признавала ее авторитет. Легко представить себе, как сестры идут рядом быстрым шагом, исполненные энергии и чувства долга, обе одетые по последней моде: в беретах, сшитых по фигуре блейзерах, юбках в складку до щиколоток, с коротко остриженными волосами, аккуратно зачесанными назад. Реня, модница, вся ладная с головы до ног – такой она оставалась всю жизнь. Межвоенный стиль одежды в Польше, под воздействием женской эмансипации и парижской моды, сменил драгоценности, кружева и перья на удобство и простой крой. Макияж был смелым – темные тени вокруг глаз, ярко-красная помада, стрижки и юбки укорочены. («Можно видеть всю туфлю!»[63] – притворно возмущался некий сатирик.) На фотографии, сделанной в 1930-е годы, Сара[64] – в туфлях на толстой подошве и широком каблуке, позволявших ходить долго – в те времена это было необходимостью, потому что женщинам приходилось пешком преодолевать большие расстояния по дороге на работу или учебу. Можно не сомневаться, что, когда сестры входили в зал собрания, все поворачивали головы в их сторону.

В десятилетия между войнами растущий антисемитизм и бедность оказали угнетающее воздействие[65] на еврейскую молодежь в целом. Она чувствовала себя отчужденной от страны и по сравнению с предшествовавшими поколениями была далеко не так уверена в своем будущем. Евреям не разрешалось вступать в польские скаутские отряды, поэтому сто тысяч еврейских юношей и девушек объединялись в свои организации, примыкавшие к разным политическим партиям[66]. Эти организации открывали им путь в жизнь и давали надежду на будущее. Сохранились групповые фотографии[67]: на одной молодые евреи Енджеюва, в темных одеждах, со скрещенными на груди руками, являют собой образ серьезных интеллектуалов; на другой они – с накачанными мускулами и густым загаром – стоят перед домом на открытой площадке, с граблями в руках, полные жизни.

Как и ее отец, Сара принадлежала к сионистам, но, в отличие от Моше, состояла в «Свободе»[68] – организации нерелигиозных рабочих-сионистов, исповедовавших социализм. Объединявший главным образом представителей среднего класса, рабочий сионизм ставил своей целью обретение родины, где евреи смогут жить коллективами, говорить на иврите и воодушевляться общим чувством причастности. Поощряя чтение и дебаты, рабочие-сионисты в то же время высоко ставили физическое развитие, стремясь опровергнуть миф о ленивом еврее-интеллектуале и стимулировать личную инициативу. Физический труд и участие в пополнении ресурсов организации считались приоритетом. Они идеализировали работу на земле; сельскохозяйственное самообеспечение шло рука об руку с коллективной и личной независимостью.

Существовало несколько молодежных рабоче-сионистских групп: одни были более светскими и интеллектуальными, другие больше внимания уделяли благотворительности, правозащитной деятельности или пропаганде плюрализма, но все они разделяли традиционные польские ценности национализма, героизма и личной жертвенности, перенося их в еврейский контекст. «Свобода» сосредоточивалась на социальном действии и привлекала новых членов исключительно из среды рабочих, говоривших на идише. Она организовывала летние тренировочные лагеря (гахшара) и коллективные фермы (кибуцы) для подготовки к эмиграции, в них молодых людей приучали к тяжелому труду и коллективной жизни – нередко при неодобрении родителей. Моше сетовал на «Свободу» не только за то, что она была излишне либеральна и недостаточно элитарна, но и за то, что «товарищи» ставились в ней превыше семьи и к лидерам в ней относились как к образцам для подражания – едва ли не как к суррогатным родителям. В отличие от скаутов или спортивных организаций эти молодежные движения проникали во все сферы жизни своих членов; они были тренировочными площадками для физического, эмоционального и духовного развития. Молодые люди отличали друг друга по принадлежности к той или иной группе[69].

Сара стояла за социальное равенство и справедливость и особое внимание уделяла наставничеству среди детей. В Доме-музее борцов гетто есть несколько ее фотографий, сделанных в 1937 году в тренировочном лагере в Познани, в двухстах милях от Енджеюва. На одной она снята во весь рост перед какой-то статуей, на ней сшитый по фигуре костюм с высоким воротником, шляпка по тогдашней моде сдвинута набок; в руках книга, выражение лица серьезное и решительное, словно весь мир принадлежит ей – стоит лишь руку протянуть.

Польские женщины одновременно чтили традиции и были прогрессистками, они являли собой продукт позитивистской философии образования и Первой мировой войны, которая вынудила их работать. В новой республике начальное образование было обязательным, в том числе и для девочек. Девушки имели право поступать в университеты. А избирательное право польские женщины получили в 1918 году[70], раньше, чем женщины в большинстве западных стран.

В Западной Европе еврейки большей частью принадлежали к среднему классу и были ограничены рамками буржуазной морали, предписывавшей женщине держаться домашней сферы. Но на востоке