(Не) мой папа - Маргарита Дюжева

— У мамочки твоей, кажется, тоже был насыщенный день.

— Не то слово.

— Есть будешь?

Я только тут понимаю, что желудок сжимается от голода.

— Да.

— Прости, но сосисок-осьминожек не осталось. Будут обычные.

Она уходит в кухню, а я стягиваю шапку, шарф, вешаю куртку на крючок и иду в ванную мыть руки. Маришка идет следом за мной и болтает без умолку о том, чем еще занималась.

Мне стыдно, что столько важного прошло мимо меня, в то время как я пыталась произвести впечатление на какого-то козла.

— В выходные мы с тобой тоже будем ставить елку, — торжественно обещаю ей, — выкинем из дома старое барахло, освободим самое почетное место для елочки и будем наряжать.

— И под ней будут подарки?

— Будут, — целую ее в макушку, — беги мультики смотри, а то скоро домой пойдем спать.

Лана уже по-быстрому накидала на стол: тарелку с гречкой и парой сосисок — для меня, две чашки чая — для нас.

— Прости, тортик не успела купить. Не до него было, — плюхаюсь на стул и зову дочь, — Мариш, чай будешь?

Она уже с головой ушла в мультик и игнорирует мой вопрос.

— Теперь будешь должна два, — сурово произносит подруга и усаживается напротив меня, — ну давай рассказывай, что у тебя происходит. Ты вообще сама на себя не похожа. Бледная. Нет даже зеленая.

— Позеленеешь тут, — ворчу я, подтягивая к себе тарелку, — мне сегодня новый начальник предложил удовлетворить его орально прямо на рабочем месте. Даже не предложил, а приказал.

— Чего?! — она давится чаем и кашляет. Приходится спасать. Стучу ей по спине, пока спазм не проходит. — Ты серьезно?!

— Угу, — сконфуженно киваю, — даже премию обещал. В зависимости от того, насколько буду стараться.

Представляю эти старания и тошнит.

— Надеюсь, ты ему врезала? — сипит она, вытирая слезы.

— Нет. Просто плеснула горячим кофе на причиндалы и сбежала.

— Тоже неплохо. Вот козлина.

— Да. Сначала показался очень хорошим, серьезным, ответственным, и когда выбрал меня к себе в помощницы, я очень радовалась.

— Может, ты его спровоцировала чем? — аккуратно уточняет Лана. — Ну, может, взгляды долгие, пуговица расстегнутая?

— Издеваешься? Где я и где провокация. Разве что ползала по полу кверху каком, когда ручку искала.

— Во! А говоришь не провоцировала, — нервно смеется она, — при некоторых мужиках только стоит нагнуться — и все, они уже готовы.

— Очень смешно.

— Ладно, не ворчи. Я пытаюсь тебя развеселить. Что теперь планируешь делать?

— Уйду с этой должности в свой захудалый отдел.

Лана только качает головой:

— Не, Женечка. Я тебе советую новую работу искать. Большие начальники не прощают, если им бубенцы кипятком обливают. Готовься.

— Ну не настолько же он урод, должен понимать, что у меня ребенок, мне эта работа нужна.

— Жень, очнись. Он тебя рот пошире попросил открыть, а ты его обломала. Думаешь, это никак не отразиться на работе? И скажи мне, пожалуйста, когда это мужиков чужие дети волновали? Они и своих-то зачастую не замечают.

— Кстати, о детях… Я встретила Дениса.

Женечка

Лана недоверчиво смотрит на меня и почему-то спрашивает шепотом:

— Орлова?

— Ну а какого еще?

— Где ты его откопала?

— У него, оказывается, сын ходит в одну группу с Маришкой.

Лана мрачно заглядывает в свою кружку и горестно вздыхает:

— Тут нужно что-то покрепче чая.

— Валерьянки. Ведро. А лучше два.

— Он видел дочь?

— Нет. Мы столкнулись с ним на подходе к группе, и я соврала, что пришла устраиваться на работу, потом пряталась, пока он не ушел.

— Зачем?

— В смысле зачем?

— Давно пора сказать ему, что есть Маришка. А то делали вдвоем, а вытягиваешь одна. Хватит его жалеть, пусть крутится.

— Лан, я не его жалею, а себя. Вчера пообщалась с ним ровно минуту, так всю ночь не спала, в груди ломило.

— Как поломило, так и прошло.

— Ты не понимаешь. Если он узнает про дочь, то мне придется с ним общаться. А я не хочу! Не могу!

— Тихо ты! Не буянь, а то сейчас Марина услышит, и будешь ей объяснять, про какую такую дочь идет речь и с кем ты не можешь общаться.

Она права. Я затыкаюсь и испуганно прислушиваюсь. В комнате все спокойно: идет мультик, дочка смеется над героями.

— У него жена, ребенок, — горько шепчу я.

— И что? Ты же не собираешься уводить его из семьи, и ребенок ваш получился, когда еще Ден не женат был. Вопрос с женой пускай решает сам. Не захочет общаться — его проблемы. Пусть хотя бы алименты платит.

— Да на кой фиг они мне сдались?!

— Конечно, ты же у нас богатая. Кредиты, квартплата, ребенок маленький на руках. Действительно, зачем тебе алименты? Глупость какая. Лучше на работе подыхать, хватаясь за сверхурочные, — ядовито выдает она, — Ах, да! Забыла! Теперь же еще новый босс появился. На премию насосать можно. Эх, и пошикуешь тогда!

— Не смешно.

— А никто и не смеется. Надо сказать ему правду.

— Он меня бросил! Просто взял и свалил в туман, а через месяц уже женился на другой. И я пойду с ним разговаривать? Как бы ни так! У меня гордость есть.

— Гордость? Уверена? Больше на гордыню похоже.

Иногда я просто ненавижу свою подругу за то, что она говорит очень неудобные и болезненные вещи.

— Уверена.

— А в том, что Маришка тебе потом спасибо скажет, тоже уверена?

— Я только ради нее и стараюсь. Из последних сил.

— Женя! Ты вечно пропадаешь на работе, бледная, измученная и голова твоя всегда забита проблемами и мыслями о том, как выплыть. Такая самоотверженность, конечно, похвальна… но снеговика сегодня с ней лепила я.

Мне больно это слышать, и на глаза набегают слезы.

— Не вздумай, — Лана грозит пальцем, — никаких слез из-за мужиков.

— Да не из-за них это, — шмыгаю носом, — а из-за того, что я такая непутевая мать.

— Ты отличная мать, но пора признаться самой себе, что помощь лишней не будет.

— Я не смогу. Когда Орлов ушел, у меня в груди дыра размером с кулак образовалась. И она до сих пор не затянулась. Он тогда просто собрал вещи и ушел. И больше не было ни звонков, ни писем. Я словно перестала для него существовать. Думаешь, это так просто пережить?