Фатальное прикосновение - Виктория Викторовна Балашова

намеревался уходить. — благодарим за оказанное содействие. За угощение. Пойдем мы.

В этот критический с точки зрения помощника следователя момент раздался звон колокольчика. После рассказанных страшных историй все вздрогнули. В комнату вошел дворецкий.

— Послание для господина Бобрыкина! — провозгласил он и передал конверт банкиру.

Тот в недоумении пожал плечами, впрочем, не сильно удивившись: порой дела требовали его срочного участия.

— Вы ждете от кого-то письма? — спросил настороженно Курекин.

— Нет, но у меня могут просить подтверждения срочных вопросов. — Севастьян Андреевич повертел в руках не совсем чистый нож. — Герман Игнатьевич, найдется у тебя ножик? Боюсь испачкать или надорвать бумагу внутри, а вдруг надо что-то важное подписать.

— Постойте. — Следователь быстро подошел к Бобрыкину. — Позвольте конверт вскрою я.

Глава 3

Пётр Васильевич осторожно взял конверт из рук банкира, будто он мог вот-вот взорваться.

— Неужели вы думаете… — начал говорить Бобрыкин, но Курекин его перебил:

— Я думаю все, что угодно. Любые неожиданности, да и ожиданности тоже, должны нас настораживать.

Он взял нож со стола, покрутил его в руке и, заметив, что он все же недостаточно чист, протер салфеткой.

— Я бы принес вам для бумаги, — пробормотал Герман Игнатьевич.

— Не утруждайтесь, — махнул рукой следователь. — Этот вполне сойдет.

Надорванный конверт Курекин положил в специальный пакет, запас которых он держал при себе на случай сохранения улик.

— Адреса и фамилии отправителя нет. Но мы придержим конвертик, если содержимое покажется подозрительным. Иногда любая мелочь в помощь.

Вынутый листок бумаги был сложен вдвое. Курекин осторожно развернул послание.

— Странно, пахнет чесноком и… горчицей… Вас, господин Бобрыкин, тут приглашают на… простите мой французский, derniere rendez-vous[2], — произнес Петр Васильевич с дичайшим акцентом. — Последняя. Хм. Плохое слово. Ага, английский праздник «Ночь Гая Фокса». Обещают составить специальное меню, готовятся фейерверки. А также планируется создать атмосферу замка, в котором водятся привидения. Состоится сие действо в Английском клубе. — Пётр Васильевич убрал приглашение в тот же пакет, где уже лежал конверт. — Я оставлю при себе эти бумаги. Если вы пойдете в клуб, прошу соблюдать осторожность! Послание без подписи, без адреса. Кто его отправлял для вас? Причем, не домой, а сюда, где вы в гостях. Весьма странно!

— Я могу завтра уточнить, — сказал Герман Игнатьевич. — У меня в Английском клубе знакомый шеф-повар. Уверен, он знает обо всех запланированных мероприятиях.

— Буду премного благодарен, — кивнул в сторону хозяина дома Курекин. — Но запашок всё-таки идет от бумаги странный…

В комнате установилась зловещая тишина. Все смотрели на пакет с посланием, как на живое существо, способное выкинуть любой фортель. Неожиданно тишину нарушила Ольга Михайловна, сначала прикрывшая рот ладошкой, потом вскрикнувшая, а затем начавшая сбивчиво говорить, что для неё было нехарактерно.

— Боже мой! Пётр Васильевич! Чеснок! Горчица! А не хотят ли вас отравить?! Точнее, не вас, а Севастьяна Андреевича! Но ведь конверт в итоге вскрыли именно вы! Боже мой!

— Оленька, успокойся, дорогая, — дрогнувшим голосом произнес Радецкий. — Что ты имеешь в виду? Почему такие простые запахи тебя напугали?

— Герман, я как раз намедни читала про новейший яд, полученный в Германии. Он быстро просачивается через бумагу, не оставляя следов! Пахнет еле уловимо. Именно чесноком и горчицей! Стоит прикоснуться к пропитанному им листку и в течение двенадцати часов человек умирает. Никто не может понять отчего, так как проходит слишком много времени с момента отравления! Пётр Васильевич, не прикасайтесь ни к чему! Особенно к лицу и глазам! И давайте срочно вызовем врача!

Надо сказать, Курекин отнесся к словам Ольги Михайловны с определённым скепсисом. Он осознавал опасность и понимал, что на Бобрыкина вполне могли покушаться. Но в его голове к тому моменту уже выстроилась весьма стройная картина: банкира приглашают в Англицкий клуб и там убивают. Отравить при помощи приглашения на суаре непонятного свойства? Нет, следователь про это даже не думал. В пакетик, на всякий случай, он спрятал возможные улики. Сличить почерк, манеру письма — да мало ли что пригодится…

Тем не менее, Пётр Васильевич непроизвольно вытянул руки, чтобы случайно до себя не дотронуться. Гости отошли от него на приличное расстояние. Они, в отличие от следователя, сделали это «произвольно», восприняв слова Радецкой серьёзно.

— У вас руки слегка покраснели, — испуганно пробормотал Фёдор. — Ваше благородие, может доктора, как советует дама? — от страха он позабыл имя хозяйки, отчего глаза его сделались еще больше.

— И правда, Пётр Васильевич, от греха подальше, — поддержал помощника следователя Герман, — позвольте предложить вам экипаж. И я вызову к вам домой своего доктора. Очень опытный человек. Участвовал в японо-китайской войне года четыре назад на стороне Китая. Он тогда изучал китайскую медицину и решил, что на поле боя сможет успешно применить свои знания, излечивая раненых. Если это отравление, лучшего врача вам не сыскать, Пётр Васильевич. И не мешкайте, пожалуйста. Поезжайте. Только адресок ваш напомните.

Если бы Курекин был актером, а не следователем, то сейчас мог бы начать выступление. Гости стояли амфитеатром вокруг стола, по другую сторону которого, вытянув руки, расположился следователь. Слуги выстроились вдоль стены, образуя своеобразную галёрку. Сходство усугублялось тем, что им также, как на дальних местах в театре, видно происходящее было плоховато. Следовало бы убрать со стола и подавать горячее, но отсутствие указаний от хозяина дома заставляло слуг оставаться в столовой и не шевелиться. Ваня, собиравшийся пройтись с вином, дабы долить в опустевшие бокалы благородного напитку, тоже застыл у буфета.

— А знаете, — нарушила тишину Ольга Михайловна, — я велю принести вам перчатки Германа Игнатьевича. Иначе вам затруднительно будет передвигаться, ни к чему не прикасаясь. Ваня, будь любезен, ты знаешь, где они лежат.

— Пустое это, — заворчал Пётр Васильевич, не привыкший к подобному вниманию. Но вид его всё более краснеющих рук заставлял принять очевидное: чем-то бумагу явно пропитали.

Поставив бутылку с вином обратно в буфет, Ваня быстро вышел из столовой и вскоре вернулся со старыми перчатками хозяина. Новые лежали на виду в коридоре. Однако старший лакей, почитавший хозяйский гардероб за великую ценность, которую он был поставлен всячески оберегать, наряду с винными запасами и посудой, логично решил, что лучше выдаст следователю более поношенные. «Мало ли чего, — размышлял Ваня, — а вдруг и правда отравление. Перчатки не вернут. А кожи они тонкой, стоят дорого». В общем, вручил он Курекину маленько потёртые. Тот, впрочем, внимания на этот нюанс не обратил и аккуратно натянул перчатки Радецкого.

— Экипаж подан! — провозгласил дворецкий.

— Пётр Васильевич, идёмте, я вас провожу, — смело заявил Герман Игнатьевич. Гости сочли поступок благородным и весьма отважным,