Печать Мары: Пламя. Книга I - Дарья и Алексей Домбровские

насквозь, как острые иглы. Силин чувствовал, как холод сковывает тело, заставляя его дрожать мелкой дрожью.

Но вместе с холодом неожиданно пришел огонь. Не теплый и согревающий. Пламя вырвалось из самых глубин его естества. Оно охватывало его — яростное и неумолимое. Пожар, пожирающий все вокруг. Его руки и грудь горели. Казалось, что сам воздух вокруг плавился, искривляясь в причудливых бликах. Огонь, струящийся по его венам, смешивался с холодом, сковавшим его снаружи. Силину захотелось броситься прочь с этого места. Но ноги не слушались его. С огромным напряжением сил он попытался сделать шаг. Он уже собрался сделать второй, но не удержался на ногах и упал прямо в снег. Попробовал встать, но почувствовал, что не сможет даже пошевелиться. Его словно зажали в тиски, чтобы он не мог никуда из них вырваться. Заснеженные руки деревьев склонились над ним, прикрывая от его мечущегося взгляда и без того тусклое небо.

Кузнец оставил свой горн. Вытер тряпкой с лица пот. Взял саблю за рукоять и внимательно посмотрел на нее. Металл раскалился до почти белого цвета, огибая слова молитвы и образ Богоматери. За свою жизнь он повидал многое, поэтому сила христианской молитвы его не очень удивила. Его гораздо сильнее беспокоило в этой сабле совсем другое. Кузнец схватил щипцами также раскаленную до бела вторую половину клинка. Быстро отнес обе части к наковальне. Соединил их вместе. Занес над головой тяжелый молот и сделал первый удар.

Кузнец опустил молот. Долго ковать не пришлось. Две части сошлись как заговоренные. Хотя… кузнец мрачно усмехнулся. Они же и были такими. Он сунул лезвие в деревянное корыто с водой. Пар окутал его облаком, а воздух наполнился резким запахом закаленного металла. Лезвие шипело, остывая и твердея. Он снова отправил клинок в огонь, снова раздувал меха и подправлял форму.

Боль разрывала Силина изнутри и грызла его снаружи. Очертания белого леса стали размываться, а потом и вовсе пропали. Вместо них вставало видение огненной бездны. Силин попробовал закрыть глаза. Огонь на миг отступил. Снова вернулся зимний мир. Безмолвный и равнодушный. Но стоило Силину приоткрыть глаза, как пламя вновь возвращалось. Лед и пламень снова начинали рвать его на части. Так, как если бы огонь и холод соединились, чтобы утянуть его в беспощадную пустоту.

Неожиданно в огненном свете на снегу появились тени. Призрачные фигуры в балахонах, подсвечиваемые алыми отблесками. Взгляд Силина метался между ними и силуэтами уплывающих вдаль черных стволов заснеженного леса. Боль понемногу отошла. Силин осознал, что сам находится среди этих теней. Даже не среди них, а внутри одной из этих постатей в грубых шерстяных балахонах. Так, словно видел мир ее глазами. Шесть фигур стояли на высоком недавно насыпанном кургане. Свежая рыхлая земля не успела еще смерзнуться под ногами. На самой вершине был разведен огонь, и дюжий коваль раздувал угли с помощью ручного горна. Из пламени торчала рукоять. Коваль взял в руки щипцы и вынул заготовку из огня. Силин сразу узнал этот клинок. Почувствовал его, хотя он был совсем другой формы. Прямой, массивный. Меч, только что выкованный в кузне. Он горел ровным багровым пламенем, с темными следами в тех местах, куда приходились удары молота.

Около пустой кадушки на коленях стоял человек, а за ним маячила призрачная фигура в балахоне. Блеснул нож, и кровь из перерезанного горла хлынула в бочку. Откуда-то снизу, из подножия кургана, раздался восторженный рев невидимой толпы. Обескровленный труп упал куда-то в сторону, а освободившееся место жертвы тут же занял другой человек. Силин закричал, чтобы предупредить его. Но ни один звук не вырвался из его широко открытого рта. Мужчина, лет двадцати, безропотно опустился на колени. Бледная рука стоящего за ним волхва вынырнула из складок балахона. Резко задрала голову. Силин видел, как судорожно дернулся кадык на натянутой, побелевшей коже. Мелькнуло лезвие…

Кровь. Кровь. Кровь. Тени убивали людей, пока кадка не наполнилась наполовину. Тела молодых, старых, совсем еще юных мужчин и женщин падали вниз и скатывались по осыпавшимся под весом склонам кургана. Потом одна из теней подошла к кадке. Силин увидел, как из складок балахона снова показалась обнаженная бледная рука. В очередной раз блеснуло лезвие. Рука опустилась вниз, и по ней потек кровавый ручеек. Каждый из людей в балахоне подходил к кадке и резал себе вены, давая свою кровь. И Силин, который все это видел глазами одного из этих волхвов, проделал то же самое. Быстрая боль резанула по руке, и теплая кровь побежала вниз, стекая по пальцам.

Волхвы, взявшись за руки, тихо запели. То ли молитву, то ли заклинание. Толпа внизу подхватила его. Силин поначалу не мог разобрать слов. Они пели вроде по-русски, но звучание было странное, непривычное. Потом все разом смолкло. Один из волхвов выпрямился во весь рост, вознес руки к небу:

— Есть море-океан, на том море-океане есть мост железной, сидит князь железной, от востоку до западу подпершись своим посохом железным…

И тут же, одновременно с этим речитативом, остальные волхвы стали тихо, чуть слышно произносить имя:

— Рюрик, Рюрик, Рю-рик…

Звучание этого имени нарастало. Толпа внизу подхватила его, и через минуту уже везде гремело:

— Рю-рик! Рю-рик!

И только один волхв, с поднятыми к серому небу руками, не сливал свой голос с другими:

— Заповедывает своим детям железным, каленому и красному железу, булату и синему, стали, и стрелным железницам. Выйди железо от своей матери, от земли, войди в него, в его зраку, а древо в лес, а перья в птицу, а птицы в небо, клей в рыбу, а рыба в море и в реки…

— Рю-ю-ю-ри-и-ик! Рю-ю-ю-ри-и-ик! — неслось отовсюду.

— Защити и помилуй, мать-земля, сырое железо его от мечей, от сабель, от бердышей, от топоров, от синатолов, от ножей, от копий, от рогатин, от шестоперов, от тысячи сулиц, от тысячи стрел, от тысячи синаполов, от тысячи луков и от всякого разного оружия. Ибо он есть Рюрик!

Крики разом оборвались. Силину показалось, что все сотни, даже тысячи глаз смотрят на него. Так, как если бы он и был Рюрик. Эта дикая мысль вихрем пронеслась в голове. Нет! Это чересчур даже для бреда! Нет! Силин закричал что есть сил. Крик так и остался в горле, как будто он пробовал кричать через водную толщу. Нет! Нет!

— Не-е-е-ет!

Силин открыл глаза. Вместо заснеженного леса, серого неба над высоким курганом, над ним нависал темный, в широких трещинах деревянный потолок. За стеной ворчал разбуженный его криком хозяин дома. Где-то под полом