Печать Мары: Пламя. Книга I - Дарья и Алексей Домбровские

которая на первый взгляд казалась незначительной, теперь была источником невыносимой боли. Она не отпускала Силина ни на мгновение, проникая внутрь, словно раскаленное железо. Она то гудела, то вспыхивала огнем, пульсируя как пламя в горне. Каждый ее толчок заставлял тело Силина вздрагивать. Ночами рана мучила его так сильно, что перед его глазами вспыхивали видения. Он видел странные образы — горящие поля и избы, образы врагов, их лица, искаженные в яростном боевом кличе, тени ушедших товарищей и их страшные предсмертные крики. Врагов было гораздо больше. Часто они были в странных, как будто древних доспехах, в причудливых шлемах на головах. Хотя иногда враги были вообще бездоспешные, одетые в медвежьи шкуры здоровяки с длинными прямыми мечами в руках. Но всех их объединяли налитые кровью, с пылающими в них злобой и ненавистью глаза! Эти кошмарные видения превращали его сознание в мучительное блуждание между сном и явью. Силин метался в бреду, то корчась от боли, то зовя кого-то невидимого. Его руки порой сжимали пустоту, а губы шептали бессвязные слова.

Но иногда кошмары отступали. В эти моменты Силин видел перед собой зиму. Ее холодный покой остужал горячечный бред. Бой замолкал и погружался в снежное небытие. Все вокруг было укрыто снежной пеленой, белым одеялом, накрывшим землю и спрятавшим под собой следы прошедших бед. Сгоревшие избы, замерзшие руины были покрыты снежным одеялом. Снег не просто укрыл их. Он словно стер боль утрат, горечь пожара, принеся с собой тишину и забвение. Покрытые снегом поля простирались куда хватало взгляда, сливаясь где-то вдали с серым безоблачным небом. Морозный воздух был кристально чист, он щекотал ноздри и наполнял грудь свежестью, словно каждый вздох дарил новую жизнь. Этот зимний мир был тихим, безмолвным, полным особого спокойствия, но в этой тишине скрывалась непреодолимая сила холода.

Иногда в этом снежном мире появлялась женщина. Казалось, она сама была соткана из самого снега. Ее лицо было безупречным, словно вырезанным изо льда, с холодными, ясными глазами, отражающими белизну зимы. Ее волосы, легкие и прозрачные, словно морозный иней, колыхались на ветру, а легкое платье плавно едва касалось земли, не оставляя следов на снегу. Но было нечто тревожное в ее холодной красоте. Само ее присутствие приносило с собой невыносимый холод. Силин чувствовал, как мороз проникает внутрь его тела, а воздух вокруг становится настолько холодным, что невозможно сделать вздох. Однажды она протянула руку, изящную и белую, словно сделанную изо льда. Когда ее пальцы, легкие и холодные, коснулись его кожи, сердце Силина замерло. Холод пронзил его насквозь, словно само время остановилось, и с каждым ударом тишина становилась все глубже. Ее прикосновение было как смерть.

— Идет Мара-Маревна, прекрасная королевна.

Лик свой открыла, снегом все покрыла…

Заморозит теперь сердца злые, заморозит сердца добрые…

Мара! Даже погруженный в видения, Силин понимал, что этот мир, такой красивый и безмятежный, прячет в себе смертельную опасность. Завораживающая ледяная красота замораживала все живое, и в этом мире вечной зимы даже дыхание застывало в холоде.

Время от времени его навещал Василь. После того как Силин спас его в битве при Кушликовых горах, убив зашедшего с тыла пахолика, литвин не мог оставить раненого на произвол судьбы. Настоящих лекарей в Полоцке не осталось, поэтому он нашел еврейского врача из ближайшего местечка. Раз или два в неделю старый еврей осматривал Силина, озабоченно качал головой, шептал какие-то заклинания на неизвестном языке, заваривал отвары и уходил, взяв одну или две мелкие монеты. Приставленный к Силину слуга поил его этим варевом. После таких посещений Силин погружался в долгий, изнуряющий сон, полный темноты и беспамятства. Его тело, обездвиженное, лежало неподвижно, словно затихло в ожидании конца. Грудь его еле приподнималась с каждым редким вдохом, а руки были безжизненно разбросаны вдоль туловища. Силин словно уходил в себя, прячась от боли и мучений. Его состояние не улучшалось. Хотя и не ухудшалось тоже. Часы полубредового бодрствования сменялись беспокойным сном, кровавые кошмары — видениями снежного мира. И так день за днем.

* * *

В один из вечеров вместе с лекарем Василь привел другого человека. Немолодой мужчина был одет прямо на голое тело в грубую шерстяную власяницу. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять — днем этому старику могло бы очень не поздоровиться на улицах города, занятого православным воинством. Под ревнивым взглядом лекаря пришелец внимательно осмотрел Силина. На спокойном, отстраненном лице промелькнула волна волнения. Он отошел от ложа, где лежал больной, и подошел к Василю.

— На этом человеке печать смерти.

Лекарь за его спиной ехидно хмыкнул, всем своим видом показывая, что это и так понятно, без высокопарных речей и задумчивого вида. Но вместо него ответил литвин:

— Но… это и так ясно.

— Нет, пан не понял, — старик тяжело вздохнул, предчувствуя тяжелый разговор. — Я имею в виду не буквальный смысл. Он отмечен этой печатью. Из-за ранения. Но не из-за самой раны, а из-за оружия, что его ранило. Его отметила ваша… — тут он сделал паузу, подбирая слова, — ваша богиня нижнего мира… Я… Я не знаю, как ее зовут. Но от нее веет холодом.

Он замолчал. Обернулся, бросил взгляд на молча лежащего Силина и направился к выходу.

— Стой, жид! — голос Василя прозвучал грозно и требовательно. — Мне не нужны твои загадки. Ариэль, — он кивнул в сторону лекаря, — уже месяц не может поставить его на ноги. А ты мне толкуешь про какие-то печати, оружие, рану…

Старик обернулся.

— Я толкую тебе о печати высших сил.

— Каких сил?!

Василь резко вскочил со своего места. Порывисто подошел к небольшому сундуку, стоявшему около ложа больного. Достал оттуда сверток, завернутый в тряпицу. Резко развернул его прямо на полу.

— Вот, смотри. Это просто сабля. Обычная каравела!

Старик отшатнулся. В глазах его промелькнул неподдельный ужас.

— Убери это от меня! Прочь! — Он постарался успокоиться и продолжил: — Его жизнь уходит через сломанный клинок. Соедините лезвие, и все. Он поправится.

— Что?!

Голос Василя сорвался на крик. Он подскочил к старику, схватил его за ворот власяницы так, что затрещали нитки. Тот стоял неподвижно, глядя литвину прямо в лицо:

— Я здесь по воле Господа Иисуса, который оставил меня в этом мире, чтобы я жил, пока Он не придет на землю второй раз. Я жду того Господа, который является источником счастья, и по воле Его живу по ту сторону горы. И я знаю, что говорю!

Василь замолчал, отпустил ворот и опустил голову. Не оборачиваясь, старый еврей толкнул скрипучую дверь. Остановился,