Больше чем просто дом - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— Говард! — воскликнула она в радостном возбуждении. — На меня тут покушались. Возле «Кокцидиана» было студенческое гулянье…

Мужчина резко развернулся в сторону Билла Талливера.

— Это один из тех? — угрожающе спросил он.

— Нет-нет, он ни при чем.

Билл его узнал: это был доктор Говард Дэрфи, блестящий молодой хирург, факультетский сердцеед и щеголь.

— Если вы приставали к мисс…

Она его остановила, но Билл успел гневно бросить:

— Не имею такой привычки.

Доктор Дэрфи не успокоился; всем своим видом показывая, что Билл как-то причастен к покушению, он сел в автомобиль; девушка устроилась рядом.

— Счастливо, — бросила она. — И спасибо.

Во взгляде, адресованном Биллу, блеснул дружеский интерес, и, перед тем как автомобиль сорвался с места, ее глаза подали ему знак: чуть сощурились, а потом широко распахнулись, намекая на особенные отношения. «Еще увидимся, — будто бы говорила она этим взглядом. — Ты отмечен. Ничего невозможного нет».

Под приглушенные фанфары нового двигателя она улетела назад, в весеннюю ночь.

В июле Билл готовился переступить порог клиники в составе группы новоиспеченных докторов. Вместе со своим однокурсником Шоутцем он провел пару месяцев на острове Мартас-Винъярд, где купался и рыбачил, а потом, пышущий здоровьем и энтузиазмом, вернулся, чтобы приступить к работе.

Мощенная красным кирпичом площадь плавилась под солнцем Мэриленда. Билл вошел через главное здание, где гигантский Христос осенял вестибюль мраморным жестом милосердия. В эти же двери тридцать лет назад молодым интерном входил отец Билла.

Внезапно Билла как ударило; от прежнего спокойствия не осталось и следа; он перестал понимать, зачем оказался в этом месте. Стоявшая под сенью статуи темноволосая девушка с огромными лучезарными глазами шагнула вперед, задержала на нем взгляд ровно настолько, чтобы лишить его рассудка, а потом с импульсивным «привет!» упорхнула в какой-то кабинет.

Потрясенный, выбитый из колеи, опешивший, растерянный, он все еще смотрел ей вслед, когда его окликнул профессор Нортон:

— Если не ошибаюсь, Уильям Талливер Пятый…

Билл порадовался, что его привели в чувство.

— …заинтересовался девушкой доктора Дэрфи, — закончил Нортон.

— Чьей девушкой? — встрепенулся Билл, но тут же спохватился. — Ох, здравствуйте, профессор.

Профессор Нортон решил поупражняться в остроумии, коим был не обделен.

— Ни для кого не секрет, что они вместе с утра до вечера, а по слухам — и дальше.

— С утра до вечера? Мне казалось, он занятой человек.

— Так и есть. Просто мисс Синглтон ввергает людей в состояние комы, а он потом режет по живому. Она анестезиолог.

— Понятно. Значит, они… все время рядом.

— Не иначе как вам видится здесь романтика. — Профессор Нортон пробуравил его взглядом. — Вы пришли в себя? Могу я обратиться к вам с просьбой?

— Да, конечно.

— По моим сведениям, вас только завтра прикрепят к определенной палате, но я попрошу вас зайти в восточный корпус Святого Михаила, осмотреть одного пациента и заполнить историю болезни.

— Я готов.

— Палата триста двенадцать. А в соседнюю палату я направил вашего добросовестного приятеля, Шоутца, — ему тоже будет над чем подумать.

Билл побежал к себе в каморку под крышей Святого Михаила, быстро переоделся в новенькую белоснежную форму, вооружился инструментами. В спешке он даже не подумал, что впервые будет самостоятельно проводить осмотр. У палаты он напустил на себя спокойный, сосредоточенный вид. Перешагнув через порог, он уже выглядел почти что белым апостолом; во всяком случае, приложил к этому старания.

Пациент, бледный, с брюшком, курил на больничной койке.

— Доброе утро, — сердечно приветствовал его Билл. — Как вы себя чувствуете?

— Паршиво, — бросил пациент. — Иначе я бы тут не валялся.

Опустив саквояж, Билл подкрался к больному, как молодой кот — к первому воробью.

— На что жалуетесь?

— На все. Голова трещит, кости ломит, спать не могу, кусок в горло не лезет, температура зашкаливает. Мой водитель меня довел, ну, то есть довел, в смысле, довез, понимаете? Из Вашингтона, сегодня утром. Вашингтонских эскулапов на дух не переношу: ни о чем говорить не могут, кроме как о политике.

Сунув больному в рот термометр, Билл измерил пульс. Потом, как водится, осмотрел грудную клетку, живот, горло и все прочее. Рефлексы в ответ на удар резиновым молоточком оказались ленивыми. Билл присел у постели больного.

— Мне бы такое сердце, как у вас, — сказал он.

— Все толкуют, что у меня сердце здоровое, — подтвердил пациент. — Как вам речь Гувера?

— Я думал, вы устали от политики.

— Так и есть. Однако же, пока вы меня тут мяли, я все время думал о Гувере.

— О Гувере?

— О себе. Что вы у меня нашли?

— Нужно сделать кое-какие анализы. Но на вид вы практически здоровы.

— Я нездоров, — отрезал пациент. — Нездоров. Я болен.

Билл достал авторучку и чистый бланк истории болезни.

— Ваше полное имя? — начал он.

— Пол Б. ван Шейк.

— Ближайший родственник?

Анамнез не наводил ни на какие мысли. В раннем возрасте мистер ван Шейк перенес ряд детских болезней. Вчера утром не смог встать с постели; ассистент счел, что у него жар.

Термометр Билла не зафиксировал повышения температуры.

— Сейчас чуть-чуть уколем большой палец, — предупредил Билл, готовя предметные стекла, и выполнил процедуру под короткий, отчаянный вопль пациента, а потом добавил: — Нам еще понадобится небольшая проба из предплечья.

— А слезы мои вам не понадобятся? — взвился больной.

— Необходимо провести всестороннее обследование, — строго сказал Билл, загнав иглу в дряблое предплечье и тем самым вызвав новую бурю протестов.

В задумчивости Билл убрал инструменты. Не сформировав никакого мнения о природе недуга, он с укором оглядел мистера ван Шейка. Наудачу пощупал шейные лимфатические узлы, спросил, живы ли его родители, напоследок повторно проверил гортань и зубы.

«Глаза нормально выпуклые, — от безнадежности записал он. — Зрачки круглые, одинаковые».

— Пока все, — объявил он. — Постарайтесь как следует отдохнуть.

— Отдохнуть! — возмутился мистер ван Шейк. — В том-то вся и штука! Я трое суток без сна. Мне с каждой минутой все хуже.

В коридоре Билл увидел Джорджа Шоутца, выходящего из соседней палаты. Тот был в полной растерянности; на лбу поблескивали капли пота.