Лермонтов и Москва. Над Москвой великой, златоглавою - Георгий Блюмин

Ужасная судьба отца и сына

Жить розно и в разлуке умереть,

И жребий чуждого изгнанника иметь

На родине с названьем гражданина!

Но ты свершил свой подвиг, мой отец,

Постигнут ты желанною кончиной;

Дай Бог, чтобы, как твой, спокоен был конец

Того, кто был всех мук твоих причиной!

Но ты простишь мне! Я ль виновен в том,

Что люди угасить в душе моей хотели

Огонь божественный, от самой колыбели

Горевший в ней, оправданный Творцом?

Однако ж тщетны были их желанья:

Мы не нашли вражды один в другом,

Хоть оба стали жертвою страданья!

Не мне судить, виновен ты иль нет…

И еще вот эти автобиографические стихи:

Я сын страданья. Мой отец

Не знал покоя по конец.

В слезах угасла мать моя:

От них остался только я…

Юрий Петрович Лермонтов пережил свою жену на 14 лет и умер от чахотки в одиночестве, вдали от сына в 1831 году, в возрасте сорока четырех лет от роду. Изучавший жизнь и творчество великого поэта И.Л. Андроников пишет по поводу стихотворения «Ужасная судьба отца и сына»: «Биография Юрия Петровича Лермонтова не изучена из-за полного отсутствия материалов. Поэтому некоторые выражения здесь не поддаются истолкованию». Я беру на себя смелость дать это истолкование. В самом деле, вчитываясь в чуткую мелодику лермонтовских стихов, начинаешь понимать как непреложную истину: Лермонтов необычен и необычаен, и к нему и к его творчеству нельзя подходить с общечеловеческими критериями.

Юрий Петрович Лермонтов

Сам поэт пишет о себе: «Я ль виновен в том, что люди угасить в душе моей хотели огонь божественный, от самой колыбели горевший в ней, оправданный Творцом?» Религия лермонтовской поэтики в литературе сродни космической религии Эйнштейна в физике. Не напрасно Демон, создание великого поэта, – обитатель надзвездных краев. Мы говорим о неудачных, несчастливых браках бабушки Лермонтова и его матери. При этом мы забываем, что благодаря этим союзам на свет пришел Михаил Лермонтов, а потому эти браки в высшем смысле счастливые. Здесь уместно говорить о «вселенском эгоизме» или об «эгоизме мироздания». Так угодно было небу, космосу, бесконечности Вселенной: провести юную душу поэта через безмерные земные страдания, но взамен получить от него его великие творения.

Кавказский вид. С рисунка М.Ю. Лермонтова

Итак, наш великий поэт по отцу – Лермонтов, по матери – Арсеньев, а по бабушке – Столыпин. Интересный исторический факт: любовь поэта-москвича к Кавказу огромна, многие его стихотворения и поэмы прямо обращены к Кавказу и занимают в мировой литературе свое особое, исключительное место. До Лермонтова Кавказ воспевали Пушкин и Державин, после Лермонтова – Есенин и Маяковский и многие другие поэты. По словам В.Г. Белинского, «юный поэт заплатил полную дань волшебной стране, поразившей лучшими, благодатнейшими впечатлениями его поэтическую душу. Кавказ был колыбелью его поэзии, так же он был колыбелью поэзии Пушкина, и после Пушкина никто так поэтически не отблагодарил Кавказ за дивные впечатления его девственно величавой природы, как Лермонтов…».

Но вот что любопытно и замечательно: самое первое стихотворное произведение в русской литературе о Кавказе создал не кто иной, как дед Лермонтова тайный советник Аркадий Алексеевич Столыпин (1778–1825)! Он приходится родным братом бабушке Лермонтова Елизавете Алексеевне. Это был друг русского государственного деятеля М.М. Сперанского, автора проекта конституции, пензенского губернатора с 1816 года и сибирского генералгубернатора с 1819 года. Был он также знаком с Н.М. Карамзиным, В.К. Кюхельбекером, К.Ф. Рылеевым, А.С. Грибоедовым.

А.А. Столыпин в молодости сотрудничал в московском журнале «Приятное и полезное препровождение времени». Журнал этот выходил в Москве два раза в неделю как приложение к «Московским ведомостям». В нем-то и опубликовано в 1795 году пространное стихотворение А.А. Столыпина, в котором весьма образно нарисованы сцены кавказской жизни и природы, равно как даны описания Москвы и ее быта. Ввиду редкости данной публикации я привожу ниже с небольшими сокращениями ее текст.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Но чтоб от цели мне своей не удалиться,

В Кавказский край опять я должен обратиться.

Сей край обширностью, мой друг! как не велик;

Но в качестве своем не столько пуст и дик,

Не столь имеет он вид мрачный и суровый,

Как многи думают; напротив, край здоровый,

Довольно населен российскими людьми:

Обилен хлебом он, обилен овощьми,

Зверьми, и птицами, и всем, что в жизни нужно;

В нем можно жить всегда приятно и не скучно.

Когда бываешь ты в театрах иль в домах,

В воксале, на пиру при дружеских столах,

В большом собрании иль в пестром маскараде,

На садке Дицовской или в другом параде —

Не думаешь ли ты среди веселий тех,

Что мы здесь лишены подобных сих утех?

У нас здесь также есть приятные собранья:

Бывает маскарад, веселые гулянья,

Которы заменить нам могут ваш воксал;

Недавно фейерверк в честь дамы здесь блистал —

Достойна жертва той, которой посвященна,

Любовью чистою супружнею возженна!

Но как мне виды те Природы описать,

К которым жаден ты – позволь мне так сказать!

Которые к себе все чувства привлекают,

И сердце веселят, и мысли восхищают?

Вот что встречает здесь обвороженный взор:

Там представляются хребты Кавказских гор,

Взимающих чело за облака густыя;

От снега вечного и льду они седыя!

Их отрасль лучшая, Эльбрус двуглавый там

Картину подает прекрасную глазам,

И белый верх его лучами позлащает

Тут черных гор ряды, поближе к нам в виду,

Являют новую приятность, красоту;

Лиются между них ревущи водопады:

Тут камни дикия, развалин тут громады,

Меж коими стада, от зноя удалясь,

Оставя корм в полях, лежат в полдневный час;

Пасущий их Черкес в свою свирель играет,

И эхо дику песнь в пещерах повторяет.