След орла - Дарья Сойфер

Девочка выпила горький какао, от которого на языке остался мучнистый осадок, переоделась в теплую флисовую пижаму и нырнула под одеяло нижней кровати. Пружины жалобно скрипнули под ней, и Мара со вздохом подумала, что тридцать дней, в сущности, не так уж и много. Один ведь уже прошел.

Повертелась, жалея, что не может сейчас перевоплотиться, расправить крылья вместе с Нанду или послушать ворчание соседок по комнате. Долго смотрела наверх, считая деревянные рейки, старалась разглядеть в темноте потертые корешки книг. С трудом уснула, когда в небе показались первые мазки рассвета. Неизвестно, сколько длился ее сон: один час или несколько, но когда она разлепила глаза, голова стала тяжелой и мутной. И не успела Мара мысленно поставить галочку, что первая ночь закончилась, как мимолетный взгляд в окно чуть не вышиб ее из кровати. С улицы на нее хмуро взирало чье-то лицо.

Перебирая в уме все варианты защиты и нападения, Мара незаметно двигала ноги к краю матраса, готовая в любой момент спрыгнуть. Первый испуг прошел, и она отметила, что незнакомец за окном юн. Скорее, мальчишка, чуть младше нее, пожалуй. Лицо круглое, детское. Кажется, кто-то любит плюшки. В драке она такого уделает, особо не напрягаясь. Интересно, в Канаде вообще никто не знает о существовании занавесок? Потому что тогда она с удовольствием принесет им благую весть.

В конец осмелев, Мара медленно, по-кошачьи, встала и направилась к окну. Парень замер, с каждым ее шагом его раскосые глаза расширялись от ужаса. И вот, почти у самого подоконника, она вдруг резко дернулась вперед, выставив подбородок и сделав страшную хулиганскую рожу. Такими физиономиями пользуются банды трудных подростков, когда выясняют отношения стенка на стенку. Несчастный юнец взвыл, рухнул навзничь с табуретки, на которой стоял. С воплями вскочил и бросился прочь. Ябедничать, судя по всему. Мара расхохоталась. Ее-то совесть была чиста: нечего пялиться в чужие окна.

– Вижу, ты развлекаешься, – раздался за ее спиной голос Сэма.

Девочка обернулась, ее улыбка растаяла.

– У вас тут принято подглядывать? – с вызовом спросила она.

– Я дам тебе шторы. Снял их, потому что с ними темно. С этой стороны дом моего сына, мне не от кого прятаться.

– Видимо, есть от кого. Раз любой мальчик может залезть к вам в окно.

– Не любой. Это твой кузен Роб.

– Кто? – нахмурилась Мара.

Она проспала момент, когда ей рассказывали о братьях и сестрах?

– Сын Илы. Он слышал, что ты приедешь. Хотел познакомиться, наверное.

Ясно. Не успела сказать «здрасьте», и уже плохая. Обидела бедного родственника. Мара даже не собиралась оправдываться. На лице этого мальчишки было все, что угодно, кроме желания познакомиться. Убить? Испепелить взглядом? Пожалуй. Но никак не раскинуть братские объятия. Но теперь уже никому ничего не докажешь. Со стороны все выглядело наоборот. Ребенок к ней с открытой душой, а она его шуганула, да еще и со стула уронила. Пальцем не прикоснулась, но синяки все скажут сами за себя. Не хватает только, чтобы Ила или его жена видели, какую рожу она скорчила их сынишке.

– Мне жаль, – неубедительно пробормотала Мара.

– Сомневаюсь. Но ты защищалась. На твоем месте я поступил бы так же, – и Сэм вышел, прикрыв за собой дверь.

После кружки крепкого кофе, словно туда бросили пару ложек дегтя, и куска хлеба с соленой рыбешкой, Мара накинула куртку и вышла на улицу осмотреться. Порыв ветра принес знакомый запах моря, и в просвете между домиками показалась синяя гладь. Другой цвет, непривычный. Не такие волны омывали Линдхольм. И хотя Балтийские воды бывали разными, то чернильными, то бурыми, то серебристыми, как жидкая ртуть, сразу стало понятно, что здесь все иначе.

Поселение было небольшим и безликим. Из-за полного отсутствия деревьев появлялось ощущение чего-то фабричного, временного. Как бытовки рабочих на стройплощадке. Одинаковые домики, обшитые белым, серым или зеленоватым сайдингом, торчали на сваях из плоской твердой почвы. Какие-то мхи и травы пробивались на поверхности, даже мелкие цветочки, отчего местами земля казалась припудренной. Чуть правее, на самом побережье, высился шпиль. То ли ратуша, то ли церковь без креста. Слева проглядывали из морского тумана горы в снежных колпаках.

– Скоро поплывем туда, – дед снова заставил ее вздрогнуть.

Сидел на выцветшем алюминиевом шезлонге и шкурил какую-то палку.

– Красивая гора, – заметила Мара.

– Тебе будет тяжело подниматься. Но придется.

Девочка едва заметно ухмыльнулась. Если этот старик рассчитывает, что она – слабак, его ждет разочарование. Жаль, нельзя поспорить на деньги. Зубами будет цепляться за скалы, но не пикнет.

– Переживу.

– Роберту предстоит посвящение, – Нанук смотрел перед собой и словно не слышал ее реплики. – Солнцестояние он встретит медведем.

– А сколько ему?

– Ангакук уже стар. Восемьдесят шесть. Зимой болел. Боюсь, следующее лето он не увидит. Хочу, чтобы он провел посвящение моего внука.

– Ангакук – это шаман, да?

Сэм моргнул и перевел задумчивый взгляд на Мару.

– Да. Его сын займет его место, скорее всего. Слишком молодой.

– Так сколько лет Робу?

– Тринадцать. По правилам посвящение должно быть через год, но я знаю, способность у него уже есть. Ему запрещено надевать медвежью шкуру до ритуала. Только после.

– Думаете, следующий шаман все сделает хуже?

– Это не омлет, чтобы сделать его хорошо или плохо. Важно, что внутри. Ангакук Апая – мой друг. Пойдем, Ила ждет нас.

Старик отложил палку в груду таких же. И хотелось было спросить, зачем они, не для черепов ли белых людей, но Мара сдержалась. Пятиминутная беседа с Сэмом отняла у нее столько же сил, сколько мытье полов во всей столовой Линдхольма. А уж как это несладко, девочка не раз испытывала на своей шкуре, потому что частенько попадалась на мелких проступках вроде нарушения комендантского часа. Если проявить терпение и наблюдательность, всегда можно тихонько выяснить все, что нужно. Просто в свое время. Главное – усыпить бдительность взрослых скромным и послушным видом.

Именно облик агнца Божьего Мара и приняла, следуя за дедом к дому Илы Нанук. Репетировала про себя убедительное раскаяние. Житейская смекалка и год учебы в Линдхольме научили ее следующему: если твой дурной поступок никто не может доказать, колоться нельзя. Честные глаза, язык на замке и держаться до последнего. Если ты уже понимаешь, что в чем-то прокололся, и видишь, как к тебе, искрясь от негодования, приближается взрослый, главное – повиниться первой. Чистосердечное признание способно отлично смягчить последствия.

Поскольку уже два свидетеля готовы были выступить против нее, Мара выбрала покаяние. И, едва переступив порог своего дяди, даже не успев поздороваться, поджала нижнюю губу и подняла брови. Так, как учил ее Нанду. Этот умел прикинуться одуванчиком, как никто.