И жизнь подскажет… - Кетлин О'Брайен

Даже после неудачного вмешательства дяди в семейный бизнес Коннер не испытывал страха. Гнев, досаду, твердую решимость исправить положение — но не страх. Он не сомневался, что вернет «Американскому досугу» прежнее положение в мире туристического бизнеса. Борьба с конкурентами увлекала и захватывала его, словно бейсбол в студенческие годы. Даже в самых отчаянных ситуациях он был уверен, что выиграет, — и до сих пор всегда выигрывал!

Коннер заворочался, стараясь усмирить боль в спине. Но боль не уходила.

Ничего, с болью он справится. Это нетрудно. Трудно сладить со страхом и с проклятыми ночными кошмарами.

Коннер резко сел и распахнул дверцу. Почему, черт возьми, жизнь утеряла для него прелесть азартной игры? Что за выбоина обнаружилась в наезженной колее? Может быть, когда он выкупит Драконов Ручей… когда родится ребенок Томми…

Может быть, тогда прекратятся кошмары?

Порой Коннера тревожили надежды, возлагаемые им на рождение ребенка. Слишком он был практичен, чтобы верить в чудесное исцеление от жизненных горестей. Кроме того, упование на чудо неизбежно ставило его в зависимость от Марлин, от ее ребячливых, эгоистичных капризов и перепадов настроения.

Пора идти в дом. У Джейни, его экономки, сегодня выходной, а Марлин ненавидит одиночество. Будем надеяться, сказал себе Коннер, что она хотя бы не хнычет. Или — Боже упаси! — не дуется. Обидевшись на что-нибудь, невестка могла молчать несколько дней кряду, да с такими красноречивыми взглядами и вздохами, что, право, лучше бы скандалила во все горло!

Коннер вышел из машины и, подхватив портфель, зашагал к дому. От дыхания изо рта вырывались облачка пара, похожие на маленькие вопросительные знаки. Что ж, не все ли равно, хнычет она или дуется? Коннер привез хорошие вести.

Когда Хилари добралась до Драконова Ручья, солнце уже перевалило за полдень.

В субботу она отвезла Терри в студенческий городок в Гейнсвилле, где, вволю нацеловавшись, насмеявшись и наплакавшись, они наконец распрощались. Хилари нелегко было расставаться с сестренкой; обратный путь в Уинтер-Парк она проделала в угрюмом молчании.

Возможно, это и к лучшему, что ей пришлось уехать так спешно. Не осталось времени на нытье. А когда Хилари сошла с самолета в Эшвилле и увидела вдали зеленые, чуть тронутые алым и желтым цветом горы, на душе у нее сразу полегчало. Свежий горный воздух, так непохожий на душную жару Флориды, приятно холодил лицо и успокаивал нервы.

Хилари так давно не отдыхала, что успела забыть, какой целительный эффект оказывает перемена мест. Она взяла напрокат небольшую машину и пустилась в путь, следуя детальным указаниям Коннера. Проехав несколько миль, девушка свернула на частную дорогу, теряющуюся среди дубов и елей. Отсюда до дома Сент-Джорджей было миль семьдесят.

Машина, пыхтя, поднималась в гору; Хилари с интересом рассматривала столетние дубы и гранитные стены гор, сверкающие в лучах полуденного солнца. Кое-где из толщи камня пробивалась вода: то текла быстрым ручейком, то водопадом обрушивалась с обрыва, то вовсе исчезала между камнями. А один раз прямо перед ней вырос громадный куст наперстянки, не меньше трех футов в высоту, согнувшийся под тяжестью белых ягодных гроздьев. Дорога в этом месте делала крутой поворот, чтобы его обогнуть.

Наконец показался дом. Хилари не заметила его, пока не подъехала совсем близко, до такой степени он сливался с пейзажем. Вполне современный и, несомненно, стоивший больших денег, здесь, в лесной глуши, он казался волшебным и таинственным, словно обитель сказочных фей.

Возведенный из дерева местных пород, дом представлял собой причудливое нагромождение этажей, переплетающихся ярусов, башенок, балкончиков с резными перилами. Архитектор совершил невозможное — особняк весьма и весьма солидных размеров казался легким, почти невесомым.

Разглядывая дом, Хилари постепенно поняла, что он не просто велик — огромен. На всех трех этажах — или, может быть, их четыре? — она видела целые проемы из зеркального стекла. Окружающее отражалось в них столь живо и ярко, что, казалось, дом вбирает в себя величие окрестных лесов и безбрежную голубизну небес.

Не выходя из машины, Хилари полной грудью вдохнула воздух, полный покоя. Как хорошо, как правильно она сделала, что приехала сюда.

Но покой длился недолго.

Где-то в незримых глубинах дома хлопнула дверь. Хилари открыла глаза — и очень вовремя. На крыльцо выбежала Марлин. Лица ее Хилари не видела, но нетрудно было догадаться, что кузина в настоящей ярости.

— Я тебя ненавижу! — выкрикнула Марлин. — Тебе плевать на меня, плевать на ребенка! Ты думаешь только о себе! Я ненавижу тебя, Коннер Сент-Джордж!

Голос ее дрогнул и умолк; она сползла на пол, одной рукой цепляясь за перила, а другой закрывая лицо.

— Ненавижу тебя, — повторяла она сквозь слезы, — ненавижу!

Хилари выскочила из машины и помчалась к дому. Показавшийся на пороге Коннер увидел, как она заключает плачущую родственницу в объятия.

— Что происходит? — воскликнула она. — Что вы с ней сделали?

Гладя Марлин по белокурой голове, она ждала ответа, но Коннер молчал. Глаза их встретились. Ее взгляд — сердитый и встревоженный; его…

Странное слово пришло Хилари на ум, когда она окунулась в серо-голубые глубины его глаз, — опустошенность. Никогда еще она не встречала человека, к которому это слово так подходило бы, как к Коннеру Сент-Джорджу.

Рыдания Марлин наконец утихли; теперь она сидела на кровати у себя в спальне, уставившись в стену и нервно теребя одеяло. Несмотря на бурную сцену, ее шелковистые белокурые волосы не растрепались; Хилари заметила, что даже во время самых неистовых рыданий кузина не забывала поправлять прическу и отгонять надоедливую мошкару. Похоже, она не так уж убита горем, с легкой улыбкой подумала Хилари.

Марлин со вздохом откинулась на подушку и сложила руки на своем шестимесячном животе.

— Хилари, он настоящий садист. Я серьезно! Не дает мне ни цента из денег Томми. Как ты думаешь, почему? Да просто хочет, чтобы я помучилась!

Хилари, во время рыданий кузины сидевшая на краешке кровати, теперь переместилась в кресло.

— Марлин, милая, тебе не кажется, что ты малость преувеличиваешь?

Марлин снова вцепилась в одеяло.

— Нет, не кажется! Он хочет, чтобы я жила здесь как в тюрьме, на коленях умоляла о каждой мелочи! Чтобы помнила, что он меня и кормит, и одевает из милости!

Хилари обвела глазами просторную уютную спальню, по-видимому обставленную совсем недавно. Голубое сатиновое белье, занавески в цветочек, зеркало с подзеркальником, уставленным дорогой косметикой, — все это едва ли напоминало тюрьму. Да и сама кузина в красивом синем платье для беременных, явно из натурального шелка, совсем не выглядела бедной сироткой. Впрочем, деньги — не главное. Порой случается, что человек одной рукой одевает тебя в шелка и дарит дорогие духи, а другой вырывает сердце из груди. Таков был отец Хилари: он давал матери все, что можно купить за деньги, но отказывал в любви и внимании.