Веселая поганка - Людмила Милевская

— Бог ты мой! — закричала я. — Баба Рая! Долго ты будешьголову мне морочить? Быстро говори, кто звонил: женщина или мужчина?

— Дык голос был мужской.

Ха! Я как минимум трех жду мужчин!

— Не Евгений? — осторожно поинтересовалась я и добавила: —Он в командировку уехал.

— Дык знаю, — озадачила меня баба Рая.

Ну все она знает, за что ни возьмись. Спрашивается: откуда?

— Следовательно, не Евгений, — на всякий случай уточнила я.

— Не ён, — поджимая губы, подтвердила она. — Другой,разбитной голос, с блатнецой.

«Значит и не Буранов, тот периодами косит под интеллигента ис посторонними сама любезность. И уж тем более не мой спаситель, — с огромнымсожалением подумала я. — У того акцент, который трудно не заметить.»

— Усю ночь, подлюка, звонил, — доложила баба Рая. — Спать жаж не давал.

— И чего хотел?

— Дык рази жа ж мне скажеть? Софью Адамну усё просил. Явежливо ему жа ж указала, шоб шел куда. Дык ен даже ж ругнулся жа ж на менянекрасиво три раза. Тьфу! Тьфу! Шоб большего не сказать!

И она выразительно посмотрела на мое замызганное подгоревшеепальто, мол чего еще от меня ждать, мол такие у меня и знакомые.

— Буди Саньку, — напомнила я, бросила в прихожей пальто иотправилась в ванную.

Набрала воды погорячее и с громадным наслаждение погрузиласьв пену. Лежала, прислушиваясь к своему многострадальному организму: как — он?Не собирается ли болеть?

Организм болел местами, но все больше от ушибов, полученныхв ходе неравной борьбы с «братанами». Если не считать синяков, я была здорова инаслаждалась на всю катушку. Горячая ванна после купания в ледяной реке —вершина наслаждения.

Долго нежиться мне не пришлось. В дверь постучала баба Рая.

— Ну, что там еще? — возмутилась я.

— Молоко горячее пришло, — строго ответила баба Рая. — Ужежа ж глянула я на твое пальтецо, оно жа ж усё жа ж мокрое. Так жа ж ипростудиться жа ж недолго.

Я вспомнила рекомендацию своего спасителя и сказала,открывая дверь и впуская бабу Раю:

— Ладно, давай сюда свое молоко.

Она подала мне чашку на блюдечке и, поджимая губы, поведала:

— С медом, с калиной, с горчицей, с малиной. И водочки длясмазки горла добавила.

— Бррр! Гадость какая! Уж слишком крутые меры.

— Пей, дочка, пей!

Зная настырность бабы Раи, я залпом выпила и, когда онанаклонилась ко мне за чашкой, благодарно чмокнула ее в щеку.

— Это ще зачем? — буркнула баба Рая, демонстративно вытираящеку фартуком. — Я те не мужик, шоб такие нежности.

Важничая, она вышла из ванной, но довольная улыбкапредательски блуждала на ее сухих губах.

Досыта належавшись в ванной, я вылезла, растерлась жесткимльняным полотенцем, накинула махровый халат и отправилась на кухню.Самочувствие было прекрасное, даже ни разу не чихнула. Видимо права была бабаРая, когда обзывала мое здоровье лошадиным.

На кухне меня ждали завтрак и записка. Санька, не дожидаясьшколы, научился писать и на каждом шагу с удовольствием демонстрировал своеискусство. По тетрадному листу и вкривь и вкось скакали буквы разного размера:«Мамуля куший иишницу с виччиной а мы гуляим». Знаками препинания Санька покаеще пренебрегал.

Растроганная, я прижала записку к губам и подумала: «Какбыстро вырос сынуля. Скоро в школу пойдет, а там в институт, а там и женится, атам уж и до внуков рукой подать…»

В эту милую мысль безжалостно ворвался телефонный звонок. Ясхватила трубку и услышала:

— Софью Адамну Мархалеву хочу.

Голос был очень низкий мужской абсолютно незнакомый, сблатным распевом. Мне бы быть умней и подальше его послать, я же ничего лучшегоне придумала, как вступить в беседу.

— Софья Адамовна вас слушает, — приветливо сообщила я.

Нет, ну надо быть такой редкостной дурой! Ничему меня жизньне учит.

— Как, блин, слушает? — поразился голос.

— Ушами слушает, как же еще? А вы что, практикуете другойметод?

— Да нет, блин, ты не мути, а конкретно скажи, кто это —Софья Адамна?

— Да я это, я. Я, Софья Адамовна Мархалева, чему и сама нерада.

Бедный, совсем растерялся, ну никак поверить не хотел в своесчастье. Так энергично чесал в затылке, что даже в трубке был хруст слышен.

— Нет, я не понял. Так Мархалева — ты что ли? Да, блин,почему?

— Да потому, что отец мой был Мархалев, и с такойнеприличной фамилией не видать бы ему моей красавицы матери как своих ушей,когда бы не удачное имя Адам, столь милое моей бабуле. Имя это напоминало ей еенезабвенного отца — бабуля тоже была Адамовна — по этой причине она исогласилась на тот неудачный брак, который недолго продержался и распался самсобой, поскольку мама моя была женщина необыкновенная, видимо поэтому она имало прожила, ведь хорошим людям всегда…

— Спокуха!!! Спокуха-спокуха-спокуха! — взмолился мойприблатненный собеседник. — Ну тебя, блин, и несет. Тормозить, блин, совсем неумеешь. Ты мне, блин, чисто конкретно скажи: ты это или не ты?

— Конечно я — это я. А вот кто ты? Впрочем, догадываюсь. Этоты что ли, Феликс? — я перешла на сокровенный шепот.

Мой собеседник, похоже, опешил, потому что выдержалрискованную паузу, в которую я запросто могла бы вставить новый монолог минутэдак на двадцать, но я ждала ответа.

— Ну ты, блин, даешь! — наконец выдохнул он. — Да нет, я неФеликс, но типа него. Так значит ты и есть Мархалева?

— Абсолютно, — заверила я.

— Нет, я не понял. Нет, ты не гонишь?

— Конечно не гоню. Даже не представляю как это делается.

— Ну, я попал! Да нет, ты гонишь! Ежики-то не складываются.

Я удивилась:

— При чем тут ежики?

— Тебя же, блин, того… Нет, я не понял, сколько же вас,Мархалевых?

— В этой квартире, слава богу, я одна. Зря вы не позвонили всоседнюю квартиру, там проживает Старая Дева, она, правда, тоже одна, но любитмужское общество, с ней бы у вас получилась более оживленная беседа, потомучто…

— Спокуха! — зверея, прорычал тот, который типа Феликса. —Спокуха. Ты, блин, совсем без тормозов. Атас полный. Не догоняю, почему ты,блин, до сих пор живешь. Я аж взмок, так непросто с тобой добазариться. Слушайсюда: значит в этой квартире Мархалева одна?