Песня песка - Василий Воронков

Сад слез со стола и прошёлся по комнате. Широкое окно в учительской старательно завесили шторами – комната находилась в восточном крыле, и днём её выжигало солнце.

Раздался пронзительный скрип – Сад снова уселся в расшатанное кресло.

– Вообще не представляю, как ты добиралась! Вся твоя линия перекрыта!

– Не лучший, конечно… – начала Ана.

Говорить было тяжело – горло воспалилось так сильно, что, казалось, ещё немного, и она начнёт отхаркивать кровь, вместо слов.

– Я отойду, – сказала Ана.

Она поднялась, в глазах у неё потемнело, и она ухватилась за спинку стула.

– С тобой всё в порядке? – спросил Сад.

Ана улыбнулась.

– Всё отлично. Слишком резко встала.

Она медленно, стараясь не показывать вида, вышла в коридор.

Коридор окутывал лёгкий сумрак – половина потолочных ламп не горела, а единственное окно вдалеке загораживал старый седой шкаф, который кто-то вытащил из класса. Ана шла, касаясь одной рукой стены, как слепая.

Дышалось в коридоре уже не так легко, как в учительской – воздух был спёртым и пах пылью.

Ноги подгибались от слабости. Ана остановилась и несколько раз глубоко вздохнула, опираясь о стену. Одна из круглых ламп над головой несколько раз мигнула с противным сухим треском.

Ана пошла дальше.

В туалете было светло и прохладно, однако всё портил въедливый запах нечистот. Ана открыла кран и подставила под клокочущую струю руки. Несколько раз промыла лицо.

У неё закружилась голова, она испуганно схватилась за раковину, руки предательски заскользили по влажной поверхности, но головокружение быстро отпустило.

Ана вздохнула и посмотрела на себя в зеркало.

Из-за жёлтого освещения лицо её выглядело выцветшим и уставшим. Следы от зажимов маски – вокруг носа и у висков – покраснели. Ана потёрла воспаления пальцем. Кожа в этих местах истончилась и отзывалась болью даже на лёгкое прикосновение.

Из коридора полилась странная ритмичная музыка.

Отрывистые сбивчивые удары – будто кто-то отсчитывал колебания воздуха – сменялись незатейливым струнным переливом, напоминающим журчание воды.

Ана вышла из туалета. Коридор по-прежнему пустовал. Всё так же горели заплывшие грязью лампы на потолке, двери в классные комнаты были закрыты, и обшарпанный шкаф с белесым налётом на лаке загораживал единственное окно, оставляя лишь тонкую полоску света.

Ритм мелодии ускорялся.

Теперь это походило на сердечный пульс страдающего от одышки больного. Ана уже не держалась за стену. Она с любопытством оглядывалась по сторонам, а музыка то усиливалась, то затихала.

У прохода на лестничную площадку она столкнулась с Илой.

– О! – воскликнула Ила. – Ты меня напугала!

Ана виновато улыбнулась в ответ.

Они вместе зашли в учительскую.

Сад снова колдовал над приёмником. Увидев Илу, он распрямился.

– А вот и наша героиня! – выпалил он.

– Да ладно! – заулыбалась Ила. – Я ведь живу неподалеку. Представь, каково ей, – она глянула на Ану, – было добираться.

– Это да! Тебе как, лучше? – спросил Сад и тоже посмотрел на Ану.

Ей вновь стало тяжело дышать – дыхание сбилось из-за навязчивого внимания.

– Всё хорошо. Просто я немного… – и, не договорив, она коснулась тыльной стороной ладони лба, хотя и сама не понимала, что должен означать этот жест.

– Кстати, новый звонок просто отличный! – усмехнулась Ила. – Я, правда, всё никак не пойму, что это урок кончается.

– Привыкнешь! – фыркнул Сад. – Уж получше, чем раньше. Как сирена аварийная. Сегодня это было бы явно…

Радио, убавленное почти на нет, тихо шипело на столе. Сад вернулся в кресло, которое опять страдальчески застонало под его весом.

– Что-нибудь передавали? – спросила Ила.

– Да уж, драа… – Сад с трудом удержался, чтобы не выругаться. – Даже не спрашивай! Весь день какую-то ерунду крутят.

– Понятно, – сказала Ила.

Она присела рядом с шипящим приёмником и коснулась захватанного регулятора. Толстая красная стрелка на длинном табло неохотно сдвинулась с места.

– Бесполезно! – сказал Сад. – Лучше просто выключи его.

– Кстати, у меня только что был рекорд посещаемости на сегодня! – сказала Ила. – Целых пять человек!

– Ну, пять человек… Хотя на сегодня это и правда рекорд.

Ила наконец оставила в покое приёмник.

– А пойдемте в сама́д! – предложила она.

– Идите, – махнул рукой Сад. – Меня сегодня мутит от одной мысли о еде.

* * *

Самад – большое квадратное помещение с раскрашенными в разные цвета стенами – находилось на подземном этаже, и Ила нередко шутила, что эта размалёванная столовая является по совместительству ещё и га́тикой, противовоздушным убежищем. Солнечный свет в самаде круглосуточно заменяло электричество, а вместо окон на стенах висели картины с похожими на ставни рамами, изображающими то неправдоподобно звёздную ночь, то хмурый облачный рассвет.

Обычно в середине дня в самаде топились дети, гремела посуда, играла музыка, возбуждающая аппетит, но сегодня Ила и Ана сидели одни в тишине – лишь уборщик зашёл на несколько минут, передвинул пару стульев, забрал непонятно откуда взявшийся пустой поднос и удалился в подсобку.

Они разместились у стены, рядом с картиной, изображающей закат над дюнами – песок походил на пепел, а небо, меняющее оттенок с тёмно-серого на масляно-красный, напоминало зарево от костра.

– Диковатое место, – сказала Ила, – когда здесь нет детей.

– Мы как будто совсем одни здесь, – сказала Ана. – Точно тревогу объявили.

– Это недалеко от правды. Я не про тревогу, а…

– Да, я поняла.

– Даже не представляю, как ты сегодня намучилась! Ты ведь через Самкару ехала, да? Утром ещё передавали о том, что там творится, пока не начался этот заговор молчания. А раз уж сообщали в новостях…

– Меня утром не пустили на Нивартан. Наверное, вся линия отрубилась.

– Нивартан? – хмыкнула Ила. – Да они почти все северные отключили! Страшные дела. Была бы эта до́лия побольше, от города бы ничего не осталось. Говорят, она распалась на несколько частей, и все упали на севере! Такого, по-моему, ещё никогда не случалось.

Ана поняла, что так и не рассказала никому о том, что видела вчера.

– Один ведь упал не так далеко от тебя, – задумчиво произнесла Ила.

– Да, я видела ночью, – сказала Ана. – Как раз, когда собиралась идти спать.