Б/У или любовь сумасшедших - Ольга Романовна Трифонова

а после смерти — какая разница, кому перейдет.

— Очень даже выгонят, — предупредила Наталья, — выгонят и сошлют в какое-нибудь Коньково-Горбунково или Сукино-Солнцево. Есть кооперативы — заплатите тысячу, они все оформят.

Потом то ли Моссовет, то ли мэр «приватизацию» отменил, отдадут бесплатно, а еще через день — снова выкуп, потом аренда, потом что-то еще…

Ирина не интересовалась, все равно Наталья скажет, куда идти и что делать.

Эта холеная красавица успевает все и везде: бег рысцой-трусцой, аэробика, бассейн, какой-то то ли шейпинг, то ли шоппинг, романы, Дом кино — и ничего не забывает. Вчера притащила вот этот пакет.

— Это вам до понедельника. Снимите копии, и шито-крыто.

— Что это?

— А то, что вы просили. Этого вашего подопытного корреспонденция.

— Они же мне сказали, что ничего нет!

— Так это вам. Вы умеете так просить, что в просьбу уже завернут отрицательный ответ.

— Что значит «просить», — обиделась Ирина, — я написала запрос, вполне официальный, обязаны были…

— Никто никому ничего не обязан, а что до вашего запроса, то даю совет: в стране волков — не щелкай клювом. Перепечатайте аккуратненько эти послания и — вперед.

— Спасибо.

— Пожалуйста. И обещайте мне, что пригласите на сеанс, интересно до боли.

— А ты что, прочитала?

— А как же!

— В клинику пишут?

— Не-а. При нем были. Достояние прошлого.

— Ну и что это?

— «Everything happens to him», что в переводе означает: «На бедного Макара все шишки валятся». Вместо «шишки» лучше поставить «письки».

Ирина подложила вторую подушку под голову, взяла первый конверт.

«Кайф! Настоящий кайф!» Если хоть что-то, хоть одна деталь, фраза, толкнет, запустит «сюжет», — можно считать: она не зря прожила жизнь. Наталье в подарок — привезенную когда-то Леней из Англии твидовую юбку, она давно на нее зарится. «Откуда это на вас юбочка от «Harrodsa»? Это ж какие тыщи стоит…»

Итак, мы начинаем! Интересно, кто это пронумеровал красным фломастером? И кто зачеркнул жирно некоторые слова? Не забыть спросить у Натальи.

Итак, номер три.

«Милый мой! Очень рада, что твоя превосходная профессиональная память, однако, не подвела и мне посчастливилось быть одним (одной) из твоих адресатов (адресаток). Представляешь, лет эдак через сотню у моей внучки (или внука) найдут «неизвестное письмо» и будут гадать, кто же это такая Таинька, которой адресовано такое замечательное, теплое письмо, кем ему приходится и с какой, собственно, стати такая «сердечная нежность»?!

Плохо одно — прочесть будет трудно, потому как уже зачитано почти до дыр, а что еще будет, если не придет другое? Надо срочно снимать копию и отдавать друзьям (скажем, Толмачевым) на хранение, чтоб не было утрачено.

Хороший мой! Спасибо большое, что уведомил о сердечной твоей нежности ко мне. Для меня это сильно важно, особенно в нынешних моих обстоятельствах. Впрочем, ты всегда у меня был умницей (за ре-е-е-дкими исключениями!), тонким и чутким, всегда все делал на удивление вовремя.

Кроме того, что ты мне вообще написал, меня в твоем письме удивила фраза относительно того, что мое участие в твоих «…обстоятельствах… полных… и…» для тебя очень важно. Честно, для меня это полная неожиданность и такой бальзам на душу! Я-то ведь полагала, что в эти «обстоятельства» для меня вход строго запрещен. Ведь ты никогда мне ничего не рассказываешь. Если бы я только имела право хоть что-то для тебя… Да я бы… но — увы!..

Дорогой мой! Я совершенно отчаянно скучаю без тебя — без твоих милых насмешливых глаз, без твоей улыбки, без твоего голоса и всего прочего остального тоже.

И все-таки очень рада твоему чудному распрекрасному настроению и тому, что так у тебя все замечательно складывается, что «для наоборота нет никакого повода». Ведь я уж не такая глупенькая, чтобы поверить, будто это просто прогулка. Для тебя это очень серьезно, я понимаю, готова ради этого терпеть и ждать целых 74 (уже 67, но все равно, сойти с ума!) дня.

Что касается Антона, то было море восторга и счастья, когда я зачитала ему письмо в части, к нему обращенной. Кстати, знаешь, что он сказал, узнав о твоем отъезде? «Как же я буду жить без него?» Кутя более сдержан в проявлении своих эмоций, но тоже, конечно, скучает, вижу по выражению хвоста. У нас все нормально, все хорошо. Начался учебный год, множество всяких дел и забот. У меня, как ты знаешь, в сентябре должен быть отпуск, но что-то никуда и ничего не хочется.

Вот такие дела…

Мой хороший, как твое здоровье? Всели в порядке? Скажи, пожалуйста, может, тебе что-то нужно или хочется и можно ли прислать (или привезти)? Сочту за счастье. А в (зачеркнуто) ты имеешь возможность съездить, скажем, на день или два?

Обнимаю и целую тебя, мое сокровище!

P.S. Письмо шло очень долго, потому что было без индекса! Понял?»

Ирина отложила листок.

Пусто. Ничего «запускающего» нет. Обычная слюнявая чепуха полуинтеллигентной одинокой бабы. Никаких иллюзий, готова на все, принимает все условия обычной городской любовной игры.

Ирина вложила листок в потертый конверт.

На обратной стороне конверта другими чернилами и другим почерком было по порядку записано:

1. Эмблема.

2. 20 рублей отдать.

3. 2 бут. Носки.

4. Почта.

Почтовый штемпель адресата смазан, не разобрать, отправлено из Ленинграда.

Поехали дальше. Это без конверта, и под номером двадцать три. Значит за пять дней, если не ошибаюсь, он получил семь писем.

Ирина развеселилась. Прошлепала на кухню, поставила чайник. Села с листочком за столик ждать, когда закипит вода.

«Ого! Это уж просто Шарко женственности!» — улыбнулась, прочитав первую фразу.

«Тысячу раз ненаглядный мой, прекрасный дусенька. Как мало нужно человеку для счастья! Если прав (а он прав, безусловно) твой любимый ФЭД, утверждая, что «счастье — это состояние души», то сегодня я счастлива!!!

Я получила 2 (два) твоих письма — одно коротенькое, а второе…

Ради этого можно было бы к тебе босиком по холодным северным ручьям, протокам и морям. Почта виновата сто раз — отправлено не в тот же день, получено — через неделю, мне вручено — через 12 дней. Ну да Бог с ней, с почтой! Я сегодня добра ко всем и всепрощающа.

Ни о чем житейском, обыденном сегодня писать не хочу — боялась в предыдущем письме и слово такое написать — «любимый», а теперь смею. Самый мой нежный, добрый. Как ты замечательно меня чувствуешь! Ни одного лишнего и ненужного слова. Письмо твое жечь, дабы согреться, не смею — во-первых, такие письма не горят, как известно; во-вторых, это будет одноразовый согрев, а