Стервятник - Александр Бушков

В общем, легко представить, что представляла собою бабушкаРаскатникова. К своему счастью, она избежала соблазна пойти по партийной линиии как-то незаметно, когда после окончания гражданской молодой супруг вернулся кгеологии, превратилась в обычную домохозяйку. Что ее, надо полагать, и спаслоот участи бесчисленных политдамочек, ради вящего душевного спокойствия нациистарательно перемолотых Сталиным в лагерную пыль. Но твердокаменнойбольшевичкой она осталась навсегда. И внука воспитывала соответственно. Он досих пор помнил жутчайший скандал, устроенный бабушкой коллеге покойногопрофессора, когда тот, святая простота, за месяц до выпускных экзаменов Родионаимел неосторожность заикнуться насчет возможности устроить «белый билет», еслиРодька никуда не поступит. Извержение Везувия плюс Мамаево побоище, слитыевоедино на фоне внутрипартийной дискуссии 1929 года…

Она еще дожила до его выпускного вечера. А потом, словно быполностью выполнив свое предназначение на этой земле, как-то буднично угасла втри дня. Он, конечно, в политехнический сразу после школы не поступил – хваталотаких, особенно не блещущих талантами прыщавых акселератов. Прокантовавшись наводительских курсах по направлению военкомата и несколько месяцев покрутивбаранку «ГАЗ-53», принадлежавшего одной из шантарских столовых, ушел в армию.Там, согласно непознаваемым законам армейского бытия, его, вместо того, чтобыусадить за баранку такого же грузовика, только военного, загнали на ДальнийВосток, в охрану затерявшейся среди необозримой тайги ракетной точки. Сначалаон проклинал судьбу, но потом, когда через год советские спецназовцы оказалиинтернациональную помощь Амину в собственном дворце последнего, понял, чтожаловаться не следовало – с точек, из ракетных войск в Афган не брали. Да идедовщины особенной, кстати, там не было – так, семечки…

В восьмидесятом в Шантарск вернулся бравый старший сержантРодион Раскатников – в бриджах, обтягивающих, словно колготки стриптизерши,хромовых сапогах гармошкой, фуражке, превеликими усилиями переделанной на фасонамериканской, с целой коллекцией начищенных значков на груди и куском копченоймедвежатины в сумке. Вернулся, надо заметить, мужчиной в сексуальном смыслеслова – чему причиной была смазливенькая тридцатилетняя женушка командира,из-за чересчур тесного общения в прошлом с военной радиацией заработавшегопрофессиональную болезнь под циничным названием «стрелки на полшестого».Вообще-то с нижними чинами осмотрительная Ксаночка старалась не связываться, нопарень был хорош и, что важнее, внук профессора, а значит, как бы и своегокруга. Так что последние полгода службы Родион до сих пор вспоминал с особеннойтеплотой. А ничего не подозревавший командир, слуга Политбюро, отец солдатам,накатал для поступления в вуз преотличнейшую характеристику. Плюс погоны изначки. На сей раз Родион проскочил в Шантарский политехнический, как мокрыйкусок мыла в водосточную трубу. Случившиеся в городе родители, терзаемыеочередным приступом любви к чаду, которого иногда и не узнавали, вернувшись нанедельку после долгого отсутствия, нажали на кнопочки старых связей и безочереди купили белую «единичку», каковую торжественно и вручили новоиспеченномустудиозусу. Тогда это было не средство передвижения, а роскошь.

Нельзя сказать, что он, как писали в старинных романах,«окунулся с головой в омут светских увеселений» – но все же словно бы старалсянаверстать все упущенное за суровые годы под сшитым из старой буденовкибабушкиным крылом, а потом и стальным крылом Советской армии. Было чтовспомнить. Четырехкомнатная квартира в центре, где он был полным хозяином,машина, ежемесячное вспомоществование от родителей, разика этак в трипревышавшее стипендию, – с такими тузами в рукаве трудно быть святым илизубрилой, света белого не видящим, чего уж там…

Хорошо еще, хватало мозгов, чтобы почти играючи нагонять иликвидировать пробелы. Учился он легко. Благо в политехе еще хватало и тех, ктопросто помнил профессора Раскатникова, и тех, кто слушал его лекции.

Там, в политехе, он как-то незаметно сменил кожу подобнозмее – на место вбитых бабушкой идеалов коммунизма пришли взгляды и убеждения ссовершенно противоположными знаками. Он так и не стал классическим диссидентомиз тех, что сделали сидение в психушках и организацию митингов по любому поводупрофессией, – но открыл для себя целый пласт информации, о которой преждеи не слыхивал. Те, кого он с бабкиных слов привык ненавидеть со всем юношескимпылом, как врагов строительства социализма, оказались совсем иными, славный ипобедоносный польский поход деда обернулся неприкрытой агрессией, к тому жебездарнейше проведенной и потому кончившейся полным крахом. И так далее, и томуподобное. Он накинулся на скверные фотокопии и книжечки без обложки со всемпылом неофита, быстренько обучившись ненавидеть советскую империю и вездесущийКГБ (правда, так ни разу в жизни и не столкнувшись с этим якобы недреманнымоком), – но фанатиком диссиды опять-таки не стал. Трудно быть фанатиком,располагая хатой в центре, «Жигулями» и не самой отвратной внешностью…

Когда он был второкурсником, на первом курсе появилась Лика.Сверкнула молния с безоблачного неба, кто-то на небесах перекинул костяшки внужном направлении – и признанный сердцеед влюбился настолько, что забросил икружок диссидентов, и полупристойные оргии в квартире. А поскольку его чарыдалеко не на всех действовали, подобно удару грома, завоевывать Лику пришлосьдолго и мучительно, пройдя и через череду жестоких драк с конкурентами, и череззнакомые каждому мужику по юности долгие приступы раздирающих душу надвоетерзаний. Даже после того, как Родион, вне себя от счастья, сделал ее женщиной(в этой самой комнате, кстати), еще месяца три продолжалась полоса самойтуманной неопределенности – со ссорами и примирениями, с «полными иокончательными» разрывами, перемежавшимися яростным слиянием молодых здоровыхтел, с обличениями и нежными клятвами. Вся эта банальщина закончиласьбанальнейшим же образом – воздушное белое платье, черный костюм, каблуки дробятветхий паркет под оглушительную музыку, обе мамаши, обнявшись, всплакнули, аоба папаши, надравшись в момент, тоже сидят в обнимочку но слез не льют, вопятпесни так, что качается тяжеленная люстра… Стандарт, в общем. Шум до полуночи,гости уже плохо представляют, зачем они тут, собственно, собрались, по какомуповоду (те из них, кто пока что сохраняет близкое к вертикальному положение),соседи мужественно терпят, ибо причина, что ни говори, уважительная – амолодые, заперевшись в этой самой комнате, с пьяным остроумием разыгрываютсцену совращения, притворяясь, что они ложатся в одну постель впервые в жизни,веселятся так, что и не до секса, право слово…

Ведь было, было! Куда ушло?

…Политехнический он закончил в восемьдесят пятом (Лика,бравшая по причине грядущей Зойки академический отпуск, получила диплом двумягодами позже) – аккурат в тот незабываемый момент, когда обаятельнейший генсекс историческим пятном на лбу, поплевав на пухлые ладони и браво присвистнув,крутанул государственный штурвал так, что тот описал парочку полных оборотов, икорабль, сбившись с хода, то ли впустую замолотил винтами в воздухе, то ливообще лишился винтов…