Почему рассердилась кикимора? - Ольга Колпакова

– «Кров» и «кровь» – одного корня. На крыше можно было найти ещё множество элементов, названия которых соответствуют миру человека или животных: чело (или лоб), усы, уши, чуб, конёк (или князёк), курица, залобники, самцы, быки. Есть пословица: «Курица и конь на крыше – в избе тише». А что сейчас можно найти на крыше? Какая тишина может быть, если там установки для сотовой связи…

– Я как на третий этаж переехала, – сказала Зульфина, – так долго не могла привыкнуть: хожу по чьему-то потолку! Вот странно-то: мой пол – чей-то потолок. Тихо-тихо старалась ходить, чтобы над головой у соседей не топать.

– А какой раньше в домах пол был? – спросила Младшая, поглаживая толстый ковёр, на котором они с Тихоном так комфортно растянулись.

– Там, где тепло и сухо, – земляной: утрамбованный, покрытый глиной с соломой. Там, где климат более суровый, – деревянный, да ещё двойной, – ответила тётушка.

– Глина с соломой! – фыркнула Младшая. – Не хочу я такую жилплощадь. И потом, избушки ведь маленькие.

– С чего ты взяла? Это от бедности деревня стала мельчать, строить избушки четыре на пять метров. А если было кому и из чего строить, дом вырастал просторный: 8,5 на 10,5 метров – побольше нашей квартиры. Но в любом случае строение было пропорциональное, гармоничное, потому что плотники мерили саженями, локтями, то есть всё соотносили с ростом человека. «…А строить высотой, как мера и красота скажет», – договаривались заказчики с плотниками. Построят, да ещё и проверят – добротно ли. Сохранились рассказы, как строения заливали на полметра водой: если вода через неделю не убыла – плотников премировали. На Алтае ходят былицы, как проверяли качество амбара для мёда. Снимали с амбара крышу и заливали внутрь свежий мёд. В добротной постройке не было и щёлочки, в которую он мог бы вытечь. Дома, не снимая крыш и установив на круглые брёвна, перевозили с места на место за пятьдесят километров, и они не разваливались.

– Выходит, и при землетрясении изба не развалится? – спросил Тихон. Я перевела вопрос, чтобы и Зульфина его услышала.

– Конечно, не развалится. Но к современным постройкам это не относится.

– Уже сто лет назад избы стали «не те», – вспомнила я опять «Плотника-строителя»: «Что такое за диво – построил новую избу, а она, гляди, через несколько лет обогнала старую избу. Похудалась, да как, – старая лучше новой. Вот так следишь часто по деревням. А старые постройки стоят как кряжи»[8].

– Я бы с таким «ГОСТом» свою квартиру так никогда и не приняла, – качает головой Зульфина. – Меня соседи сверху уже два раза заливали. До сих пор за шкафом обои не переклеили. Мокрые оторвали, стену просушили, а новые наклеить некогда.

Тётушка засмеялась:

– Не так уж всё и изменилось! Дом ведь тоже… не доделывали: там крыша над сенями не покрыта, тут угол не побелен. Такую недоделку могли оставить на семь дней, а могли и на год.

– Зачем? – спросили мы хором.

– Учёные объясняют эту традицию тем, что незавершённость символизирует жизнь, тогда как завершённость – смерть. Строительство дома имеет начало, но конца этому циклу нет, это – вечное.

– Н-да, – протянула Зульфина. – Современные строители нередко придерживаются этого правила, даже не подозревая, насколько древняя эта традиция!

Ночью мне снилась деревня. Я – маленькая и играю в дом. Я должна его построить. И для этого я должна выбрать жертву, из которой мой дом смог бы вырасти живым. Жуки-пожарники, бабочки, божьи коровки – как луч фонаря, высвечивает взгляд ребёнка окружающих его существ. И тут же неспящей своей частью я вспоминаю: насекомые во сне – дети. «А что если без жертвы?» – думаю я. И всплывает известное: «Не жертвы, а милости». Можно ли перенести эти отношения человека с Богом на отношение человека к устройству своего, земного мира? Достаточно ли любви к тому, что делаешь, мысли, что делаешь это не для себя – для мира и вечности? Наверное, да, раз постепенно заменились жертвоприношения людей и животных материально малоценными вещами – символами связи с миром предков. Хотя нет. Строя дом для своего ребёнка, ты нередко приносишь в жертву всего себя. И если это освящено любовью, то такая жертва и есть милость.

Родитель – мост между пращурами и детьми. И не нужны никакие петухи. Так вырастает на дереве новое годовое кольцо.

Не бывает дома без дверей. Если дом – Вселенная, то дверь – проход между мирами. Через дверь человек выходил «в мир», через неё же могут попасть в дом и друзья, и незваные гости. В современных домах двери укрепляются самым тщательным образом: мощные хитрые замки, сигнализация. Зульфина, провожая нас утром, долго копается, грохоча железной дверью. У двери в коридоре – застиранный пушистый коврик. Мне кажется, что под ним обязательно должен лежать ключ, – ведь каких-то тридцать-сорок лет назад так делали, и никто не вламывался в квартиры!

В древности двери тоже запирались. «За семью замками», – говорится в сказках. Археологи обнаруживают замки в напластованиях IX–X веков. Замок нередко встречается в русских загадках: «Узелок Кузьма, развязать нельзя». А крошечный ключик носили славянки вместе с ковшичками, топориками, гребешками – подвесками на обережной связке. В богатых домах, окружённых заборами, – и ворота на засове, и собаки во дворе, и сундуки-ларцы заперты. Обычно в доме кто-то был – старики, дети, слуги, – он не оставался без присмотра. И запирать двери на замок для славянина было крайней мерой, особенно в деревнях, где редко встретишь чужого. «В их домах нет замков и запоров», – писали о наших предках арабские путешественники.

Дверь в жилую часть избы не имела, да и сейчас не имеет, замков. Эта дверь ведёт в сени, и закрывались уже сенные двери. Как в сказке про Красную Шапочку: «Дёрни за верёвочку…» – вот такие затворы, которые легко можно было открыть снаружи, потянув за верёвку или кольцо, были и в доме моей бабушки. Бабушка не болела, но ходила плохо, поэтому в избу я попадала совсем как Красная Шапочка. Защищали такие запоры скорее от животных, чем от непрошеных гостей. Часто достаточно было, уходя из дома, подпереть дверь метлой или палкой, и всем понятно – дома никого нет, заходить нельзя. И ведь не заходили! Может, потому, что наказывали воров строго, а может, воровать в крестьянских избах было нечего.

– А наши до сих пор ключик на косяк вешают, – говорю я, садясь за руль. Тихон ещё спит. Зато мы с тётушкой, две почти уже старушки, бодры в это туманное и прохладное летнее утро.

Тётушка кивает:

– Один замок дом не защитит. Без духовной охраны и вор, и всякая нечисть через любой запор проникнут. Поэтому, как только дело при постройке дома доходило до двери, добавлялось множество специальных защитных действий. Дверь крестили топором, заговаривая: «Двери, двери, будьте вы на заперти злому духови и ворови». В косяки втыкали ножи, иглы, обломки косы, подвешивали подкову. Смолой на дверях рисовали кресты, обмывали святой водой. От грозы косяки обмывали молоком. Слово «дверь» то же самое, что и «ворота». Если постараться, можно разглядеть в этих словах движение: вращение, поворот. Дверь – она и своим, и чужим. А вот слово «порог» произошло от общеславянского «пороть» – разрезать, раздирать, бить. Проникнет в избу чужое, враждебное или разобьётся о порог… До сих пор жива пословица: «Без Бога не до порога» – то есть, заходя или выходя из дома, нужно помолиться. Приметы: через порог не здороваться, на пороге не сидеть (не женишься), невесте в доме жениха на порог не наступать – тоже остатки древних обычаев. На пороге концентрируются особые силы, поэтому многие болезни тут и лечили.