Особое чувство собственного ирландства - Пат Инголдзби

Швейцарские банки — вещь хорошая, но не в тех случаях, когда боишься летать до смерти. Придется ехать по земле, а это не один день. Человек же, вкатывающий тележку, обложенную бананами, в судно на воздушной подушке, привлекает к себе нежелательное внимание. Лучше уж останусь при своих цветочных горшках. Их никакими «тоблеронами» маскировать не нужно.

Идти в строительный кооператив я несколько опасался. Добил меня плакат на автобусной остановке. Здоровенная цветная фотография пяти сотрудников, они смотрели на меня с широченными улыбками на лицах. Поверху крупными буквами надпись: «Хотим с вами поговорить». Мне с таким очень трудно. Бог ты мой, вот захожу я с улицы, а тут они такие пятеро стоят и улыбаются мне — я бы сразу понял, что нужно предпринять первым делом. Проверил бы ширинку и убедился, что она застегнута. Нелегко мне дается разговаривать с людьми, которые все время улыбаются. Всегда кажется, будто им есть что скрывать. Или они знают такое, чего не знаю я, но мне не говорят.

По телевизору показывали рекламу еще одного строительного кооператива, и в ней молодая пара выходит из кабинета управляющего. Это явно самый счастливый день в их жизни. От радости они утратили дар речи. Не знаю, чем там эти двое занимались, но оно, очевидно, осчастливило их неимоверно. Управляющий стоял в дверях кабинета. Лицо у него сияло такой любовью, радостью и заботой, что я смотрел на экран и ждал, когда управляющего призовут на небеса. Наверное, это они в рекламе снять не смогли, потому что управляющий тогда бы влепился прямо в потолок. Какая-то его сотрудница в таком восторге от того, до чего все вокруг с ума посходили от радости, что совершенно ясно: ей не терпится метнуть все свои папки вверх и загарцевать по столу.

Они все заодно. Видел тут недавно рекламу супермаркета — все улыбаются, ухмыляются и оглаживают детей по головам, — и я задумался: «Батюшки, и сюда я тоже не ходок. Эти люди явно не вполне в себе». Если кто-то врожденно радушен, ему вряд ли нужно это рекламировать. Я бы заподозрил в нехорошем любого, кому неймется прислать мне свою улыбающуюся фотокарточку с надписью: «Я вам точно понравлюсь».

В прошлом месяце я наведался в строительный кооператив и сказал, что желаю взять в долг три тысячи фунтов на издание своей книги. Девушка объяснила, что мне нужно будет произвести оценку моего дома, там полагаются пошлины, и мне их предстоит заплатить, и, отдам ей должное, она улыбалась, а вот я — нет. Подумывал резко обернуться и посмотреть, улыбаются ли мне в спину все остальные сотрудники — с любовью, радостью и обожанием. Но не стал.

Колесики у меня в голове, занятые вычислениями, не сцепляются и всё тут. Когда пересчитываю в магазинах сдачу, приходится очень сосредоточиваться. У продавцов есть свои методы подсчитывать деньги у вас в ладони и попутно проговаривать цифры. Такие у них выходят мантры: «И пять это двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят…» А мне хочется сказать им: «Прошу вас, бросьте считать монеты и проговаривать, потому что я понятия не имею, что вы делаете. Давайте отойдем вместе к столику с карандашом и бумажкой и просто вычтем в столбик без всяких декламаций, разговорчиков и всякого прочего».

Мне стыдно за свою математическую дислексию, и чтобы не показывать растерянности на публике, я забираю сдачу и делаю вид, будто кладу ее в карман. На самом же деле тайком продолжаю держать ее в кулаке, чтобы она не смешалась с остальными моими деньгами. Затем прячусь в дверной нише где-нибудь рядом с магазином и произвожу вычисления своим способом.

Иногда захожу в какую-нибудь контору — например, в КЭС оплатить свет, — и там больше никого, один я. В былые годы я шел прямиком к окошку и делал свои дела. Теперь же говорю в ближайшее окно: «Здрасьте… я через минутку подойду». Затем отправляюсь прочь между цветными веревками. Ухожу от того человека, который будет меня обслуживать. А затем разворачиваюсь и возвращаюсь между теми же веревками и говорю: «Здрасьте, это опять я. Батюшки, до чего ж мне понравилась эта прогулка. Нет ли у вас еще веревок, между которыми можно погулять, прежде чем мы приступим?»

Иногда делаю вид, будто я овца, которую собираются купать в антисептике. Со времен групповой терапии, в которой участвовал, я ловлю себя на навязчивых фантазиях, и купание овец — одно из моих любимейших переживаний. Вот почему я тихонько блею себе под нос, когда стою между веревками в банках или в строительных кооперативах.

В любых автобусных поездках в салоне всегда имеется красный молоточек для использования в случае аварии. Было бы здорово, если б такой молоточек предоставляли по запросу у окошек выдачи наличных. Можно применять его во всех случаях, когда не удается выковырять монетку. Они елозят в лотке и утомляют пальцы. А можно же просто жахнуть молоточком по стойке, монетка выскочит, а ты гаркнешь такой: «Хоп!» — и ловко поймаешь монетку карманом. Гаркать «Хоп!» или нет — на ваше усмотрение.

Откуда счетам известно, что к вам по почте движется немного деньжат? Вечно они так со мной. Вот пообещаешь себе подарочек — сапоги, например, — по случаю оплаты пьесы для радио. Счета же прячутся в тайном месте, они там собираются и выставляют свои усики. Добрый чек они способны унюхать аж из соседнего прихода. Вдруг бросаются в пляс восторженными хороводами. «Всем внимание! У Пата завелся фунт-другой… Ну-ка ходу — приберем их!» Мой счет от КЭС точно знает, сколько денег у меня в цветочном горшке за электричество. Понятия не имею, как ему это удается, но вот поди ж ты. Сколько б монеток ни отложил я за месяц, мой счет всегда на десять фунтов больше, чем я набрал. Приходится одалживать из горшка «Телекома». Но в ту самую минуту, когда я забираю наличку, счет за телефон прячется в кустах в переулке по соседству, шевелит усиками. «Йип-пи! Пат только что выгреб десятку из горшка. Бегом марш — и цап!»

Чеки знают, когда нужны тебе позарез. Они обитают в очередях и системах. Они очень близко общаются со счетами. Иногда сговариваются пролезть к тебе в почтовый ящик одновременно. Так они поступают исключительно в тех случаях, когда счета либо не оставляют от чеков ничего, либо оставляют тебя в минусе фунтов на двадцать.

Время от времени у чеков развивается настоящее вредительство. Им не нравится оттенок чернил на них — или кто-то расстроил их неловким словом, и им нужно выместить обиду. И тогда они сознательно вызывают у себя несварение, и «система икает». Или же их разносит вдвое и они «застревают в очередях на выписку».

По-настоящему зловредные чеки способны так доконать некоторых людей, что те не в силах явиться в контору. Такие чеки способны безошибочно изолировать человека, который их подписывает, и придавить его гриппом на месяц. С наличными все было гораздо лучше. Наличные не жили в очередях и не запруживали их. Наличные не застревали в системах. Люди просто клали их в бурые конверты и выдавали вам.

На прошлой неделе я возвращался поездом с поэтических чтений в Уэст-порте. Чек лежал у меня в кармане. Я видел, как взбудораженные счета выглядывают из-за каменных изгородей у Мануллы-узловой[36]. Они добрались ко мне домой, опередив меня. Как у них это вышло? Как им удалось обогнать поезд? Умоляю, объясните.