Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк - Элизабет Гуслан

В семидесятые годы, работая у Пату, Жан-Поль изучал архивы тридцатых годов, и это позволило ему осознать весь масштаб и революционность подхода мастера. Одна вещь его сильно забавляла. Это касалось отношений с Сюзанн Ленглен, восхитительно старомодных и постмодернистских одновременно. Любовь с первого взгляда или хитрый маркетинговый ход? Так или иначе, но Жан был увлечен выдающейся теннисисткой. В то время «четыре мушкетера» французского тенниса – Боротра, Лакост, Брюньон и Коше – соревновались в элегантности, выступая в льняных брюках бежевато-белого цвета. Спортивный комплекс «Ролан Гаррос» служил обычным местом встречи для бомонда, так же как и ипподром Лоншан. Мужчины приходили туда в котелках и перчатках цвета свежего сливочного масла, небрежность в одежде была недопустима. Журналисты непременно находили там Сюзанн, элегантную женщину и чемпионку по теннису. И для этой Айседоры Дункан Пату захотел придумать спортивное одеяние, костюм, который бы очаровал публику и придал бы еще больше прелести движениям Сюзанн, потому что ее движения на корте напоминали танец. И отныне наряд победительницы всегда украшал фирменный знак Пату. Шелковая плиссированная юбка выше колена, легкий облегающий джемпер, повязка на голове… Мадемуазель Ленглен, белоснежный ангел от-кутюр с ракеткой в руке, затмила всех своих соперниц. Женский теннис стал изысканным зрелищем, где царили изящество и грация, и все выглядело очень по-парижски, что для остального мира значило «безупречно модно». Но Пату не ограничился нарядами для Ленглен, его империя включила в сферу своих интересов и другие виды спорта. На игровых площадках, в бассейне, в гимнастическом зале – везде можно было встретить грациозных атлетов в его спортивных костюмах. Плюс ко всему он разработал авторский лейбл – монограмму со своими инициалами, что стало традицией в мире Высокой моды. Инициалы «JP» были вышиты на внутренней стороне кардиганов или красовались на пуловерах в виде геральдического знака. Эти буквы, «J» и «P», имели для Жан-Поля особый смысл, потому что были начальными буквами его двойного имени. Несколько десятилетий спустя он тоже стал украшать вещи своими инициалами. Это совпадение походило на знак судьбы.

Пату подготовил почву для многих тенденций и поработал почти во всех областях моды, первым начал моделирование спортивной одежды и ввел в практику украшение своих изделий авторским знаком, ставшим своеобразной подписью, как в эпистолярном жанре. Но Пату обладал не только точным чувством формы и цвета и легкой рукой. Природа одарила его еще и острым обонянием! Уникальным инструментом, позволяющим различать тончайшие оттенки запаха. В результате он создал самый дорогой и самый редкий аромат того времени. Парфюм «Joy» появился в 1930 году и как бы исподволь получил в рекламе определение «самых дорогих духов в мире». Именно по таким рекламным находкам можно судить о степени гениальности человека, мастера. Карл Лагерфельд, в руках которого впоследствии оказалась судьба дома «Пату», хорошо усвоил этот урок нескромности: квинтэссенция снобизма стала у него залогом успешных продаж. «Самые дорогие в мире» изделия. Объявлять излишество, аномалию, привилегию, скандал объектами вожделения – это флагман моды Карл, певец элитарности, вслед за Пату осмелится сделать своим кредо и у Шанель. Удовольствие нанести капельку «Joy» на запястье и сегодня стоит необычайно дорого, а именно 96,7 евро за 30 миллилитров в хрустальном флакончике, но это можно понять. Это изысканная тирания, цветочный эликсир бессмертия… Для того чтобы получить 2 килограмма масел для концентрата, требуется десять тысяч шестьсот цветков жасмина и бесчисленное количество прекрасных майских роз. И это не все. Экстракт делается из свежих лепестков жасмина, собранных на рассвете или на закате, в тот короткий промежуток времени, пока цветки полуоткрыты. Такова жестокая реальность волшебной сказки. И прелестницы всего мира желают заполучить свое мгновение ликования, свое мгновение, свою тысячу загубленных жасминовых цветков, свою упоительную легенду. Готье тоже, уже став признанным кутюрье, сумеет создать такого же рода косметическую империю. Андрогинный, пикантный аромат, заключенный во флакон в виде обезглавленного туловища Барби, «одетого» в его классический корсет, постепенно обрел такую же мировую известность, как и дорогостоящие жасминовые духи господина Пату.

На улице Сен-Флорантен обстановка отличалась строгостью: классический стиль, дисциплина и чопорность. Готье был обязан привыкнуть к законам от-кутюр хотя уже тогда у него появилось смутное ощущение, что он не впишется в эту тесную форму. С Анджело Тарлацци, который заменил Мишеля Гома, отношения у него складывались непросто. Жан-Поль чувствовал неудовлетворенность, несвободу и собственную бесполезность. Он тщетно пытался обрести свое место в этой системе, но тем не менее во время работы у Пату ему удалось разработать некоторые весьма ценные идеи и даже создать что-то вроде философии моды, от которой впоследствии Жан-Поль больше практически не отказывался. Одна отличающаяся яркой красотой клиентка произвела на него очень странное впечатление. На ее строгом, но прекрасном лице лежала печать печали. Он сразу узнал почерк мастера, создавшего костюм красавицы из китайского шелка цвета хаки: это был Ив Сен-Лоран, его почерк нельзя было спутать ни с каким другим. Оценивая, насколько притягательна и элегантна эта меланхоличная женщина, Жан-Поль понял, в чем заключается задача модельера: как можно более точно выявить индивидуальность каждого клиента. Сен-Лоран делал так, чтобы все мысли были о самой женщине, а не о ее наряде или о ее кутюрье. Отсутствие сложных деталей и замысловатых аксессуаров только подчеркивало совершенство форм.

Ему было всего двадцать, но он уже всерьез задумывался о задачах своей профессии, складывал все кусочки своего опыта в единый пазл. Это было сложно. Как примирить цели художника и задачу мастера, выполняющего пожелания клиента? Находятся ли они в противоречии? И какова роль кутюрье? И что на самом деле хотят женщины? Есть ли согласие между двумя участниками контракта? Ему, как чистому продукту эпохи феминизма, хотелось ускорять освобождение женщин, но те все еще были заложницами иллюзорного идеала физической красоты. Жан-Поль нашел выход из этого тупика: вместо этой недостижимой цели он предложил простое решение – стиль. Найти свой стиль под силу всем, сказал он себе. Имея возможность непосредственно наблюдать главных действующих лиц, мастеров, он теперь решил поближе познакомиться с помощникам, с неизбежными посредниками, стоящими между творцом и творением, между внутренним и внешним миром, с теми, на кого проецируется вожделения моды, – то есть с моделями. В то время преобладал один типаж: на подиумах и на страницах журналов царили изможденные лица, впалая грудь, светлая кожа и голубые глаза. Париж тоже придерживался общих канонов, которые насаждал Лондон, восхваляя Твигги, полумальчика-полудевочку, похожую на подростка с короткой стрижкой и большими ступнями.

«На каждом дефиле модель играла ключевую роль, – вспоминает бывший неофит. – Нужно было выбирать таких, чей облик мог передать и общие модные тенденции, и настроение самой коллекции. Сам того не сознавая, я все еще находился под большим влиянием консервативного духа, царившего у Пату, и отталкивался от противного, чтобы понять, чего я хочу и чего не хочу. Я вот сейчас вспоминаю одну потрясающую чернокожую модель, которую точно не взяли бы в семьдесят первом году. Это было бы слишком экстравагантно для классического дома моды от-кутюр. Когда я только заикнулся о возможности участия подобной модели в показе, мне сказали: “Ты с ума сошел? Это не соответствует нашему стилю. Ты хочешь распугать всех американских клиентов?”». Готье пришлось сопротивляться. Он понимал, что ему нужно будет сражаться с предрассудками старшего поколения, отстаивая свои идеи, свой образ женщины, свое представление о разнообразной красоте и убеждение в равенстве рас. Только так он сможет пробиться. Пережив движение хиппи и потрясший старушку Францию 68-й год, который дал новые силы движению за права и свободу женщин, мир Высокой моды оставался оплотом реакционных убеждений и яростно сопротивлялся мировоззрению нового времени.