Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк - Элизабет Гуслан

В общем у Готье появились поклонники, которые готовы были всячески помогать раскрутке фирмы Жан-Поля, в частности расклеивать афиши и пропагандировать его стиль. «У Жан-Поля Готье нет нефти, зато у него есть идеи». И появились также своего рода посредники – посыльные, ходатаи от его имени, прагматичные дети Меркурия, которые использовали как рупор прессу, чтобы поведать всему миру об этом возмутителе спокойствия. Ирен принадлежала к первому кругу обожателей. «В то время как игривый Аззедин Алайа рисовал новых русалок с округлыми формами, Жан-Поль предстал в образе озорника и хулигана, – вспоминает она. – Он устраивал хаос, переворачивая с ног на голову все правила, как несносный ученик, из-за которого весь класс начинает сходить с ума. Он ломал устои. Так поступали все великие кутюрье, благодаря которым мода и развивалась: Сен-Лоран, например, и Шанель. Когда живешь в благонамеренной буржуазной среде, в какой-то момент ты перестаешь двигаться вперед. В нем была отчаянная веселость варвара, разрушителя. Уважения он не испытывал ни к чему, но моду чтил».

Однако тогда это не чувствовалось. Его показы всегда производили эффект цунами благодаря фантастическим образам ультрасексуальных женщин, юмору и дерзости. Дать дефиле название «Барбес-Рошешуар»[48], объявить во всеуслышание: «У меня вкусы консьержа», устроить показ в парке Ла Виллет и пригласили туда две тысячи человек – все это выглядело ужасно неполиткорректно. «Но зато зрители выходили с его показов в прекрасном настроении, – продолжает Ирен. – Это был настоящий праздник. И к тому же чувствовалось, что он француз до мозга костей и что вдохновлявшие его образы пришли из детства, из страны леденцов “Крема” и пакетиков со сладкой шипучкой “Мистраль”. Журналистка из «Элль» Николь Красса питала слабость к озорнику, осмелившемуся нападать на мир в погонах – армию и флот. «Конечно же, он использовал униформу, купленную на блошином рынке, и переделывал ее по-своему, превращая в нечто необыкновенное, – рассуждает она. – Но с самого начала я видела, что глубоко внутри он очень серьезен и тяготеет к классическому стилю». Их восхищение было взаимным: Жан-Поль обожал стиль Николь, которая с помощью журналов мод приучала общество к дерзкому калейдоскопу жанров: шикарные модели в джинсовых комбинезонах, украшенных стразами, и на шпильках.

Можно ли было уже тогда его считать профессионалом или же стажером на испытательном сроке? Ситуация критическая, почти акробатическая. Четыре дефиле, постоянные сплетни, пресса в лихорадочном возбуждении и армия поклонников. Но ему постоянно не хватало того, что поддерживает любого воителя, а именно денег. Но однажды они появились, как по волшебству. Нервными центрами парижской моды управляла влиятельная и харизматичная женщина, Доминик Эмшвиллер. В шестидесятые годы любой уважающий себя модник должен был регулярно посещать бутик «Бас стоп» на бульваре Сен-Жермен. В 1975 году название стало звучать по-восточному: «Кашияма» – и лондонские декорации озарялись отблесками японского восходящего солнца. Доминик и ее директор Йошио Накамото нанимали к себе лучших представителей мира моды. У нее на витрине зарождались и угасали тенденции. Жан-Поль появился у нее, непринужденный, сверкающий простоватой улыбкой, которой никто не мог противиться. Его послужной список был не слишком внушителен – две или три статьи, – но Доминик покорила солнечная личность дизайнера. Наконец, всей троице дали зеленый свет, которого она так долго ждала. Япония будет финансировать идеи, а парижская команда займется решением сложных задач по закупке тканей и производству. Ура! Фирменный знак JPG увидел свет в 1978 году, спонсором выступила компания «Кашияма», а Доминик заняла пост коммерческого директора.

Франсис и JP влюблены в жизнь и просто влюблены. В семье Менужа не знали о том, что два неразлучных партнера и друга на самом деле уже представляют собой пару. Семья Готье была в курсе и не выказывала неодобрения – толерантность и открытость обязывают. Их родители часто виделись, устраивали совместные обеды. Одни знали, а вот другие нет… Случилось все как в пьесе Фейдо. «Однажды мать Франсиса, женщина эмоциональная, наконец поняла, что мы вместе. Она произнесла перед нами настоящий монолог Федры! – рассказывает Жан-Поль. – Я до сих пор содрогаюсь!» Старательный Дональд, немного завидуя голубкам, оставался им верным другом и, соответственно случаю, играл разные роли в компании, словно добрый Зелиг[49]. Вначале он помогал со сценографией и режиссурой первых показов. Он никогда не собирался работать в модной индустрии. Изучение драматического искусства, диплом по истории создания оперы «Волшебная флейта» позволили ему стать ассистентом режиссера и работать вместе с Карлом Бёмом[50] над его последним оперным спектаклем. Но дружба способствовала резкому повороту в его судьбе. Забыв о Моцарте и Пуччини, Потар долгое время занимался самой неспокойной работой, возглавив отдел по связям с прессой в столице, а в 1983 году стал генеральным директором модного дома «Готье». Прирожденный пиарщик, все рецензии и статьи он получал с быстротой молнии. Он был настоящий «ловец мнений». Существует замечательная фотография, сделанная в тот год: Франсис в широких брюках и черном пуловере с вышивкой из жемчужин. Рядом в очках в форме бабочки на носу с горбинкой смеется Фредерика Лорка, муза, подруга, помощник… В центре – веселый Жан-Поль с только что обесцвеченными волосами и новой стрижкой «ежик». На нем полосатый костюм, широкий в плечах, как у Кэри Гранта. У него за спиной стоит темноволосая Доминик, элегантная и спокойная, рука об руку с бодрым улыбчивым великаном, который недавно стал частью команды в роли ассистента. Его зовут Мартин Маржела. Сегодня его ставший необыкновенно популярным фирменный знак знают во всем мире. А вот фотографий Мартина больше не встретить, потому что он решил исчезнуть, скрыться от СМИ, стать человеком «no logo»[51]. Так что это очень редкий и ценный снимок. Чувствуется невероятная энергия, исходящая от этой маленькой группы смельчаков, решивших пойти войной на устои старшего поколения, все перевернуть, смахнуть пыль с обветшалых стандартов и вывернуть их наизнанку. Дом моды, фланирующий по улицам Парижа, дюжина добрых друзей, собравшихся для официального фото в стиле «новая волна» – такого раньше никогда не видывали…

Нужно было, наконец, действовать. Восьмидесятые годы будут годами Готье или их не будет. Укрывшись в своей башне из слоновой кости на улице Бабилон, Ив Сен-Лоран, современный Сван[52], преданный парижской элитой, которая когда-то возвела его на королевский трон, наблюдал за разложением нравов. Об уличной культуре он говорил, что она «чудовищно грязная». Да и со всеми ее панками, этими черными ангелами апокалипсиса. Энди Уорхол, культовая фигура поп-арта, царивший в «Фабрике»[53], тоже не выносил этих dirty boys[54]. Как следствие, Ив диагностировал – спустя двадцать лет после того, как его провозгласили живой легендой, – конец своего правления в мире моды. Он сказал: «Перед ужасным деформированным образом современной женщины, карикатурным, словно взятым с цирковой афиши, перед этим систематическим уродством и нелепостью, которые заполонили улицы благодаря прет-а-порте, я чувствую себя чужаком. Я не создаю нарядов для кокоток или для девочек с трудным прошлым. Я хочу видеть моду, которая служит для соблазнения, а не для глупых провокаций». А что если маленький принц обманывал себя? Он, опередивший свое время, став первым, кто перевернул все стандарты мужской одежды и ввел элементы мужского гардероба в женскую моду. Пуловер, футболка с короткими рукавами, тренч, летний плащ, легкая ветровка из хлопка, шорты – все это демонстрировали в «Рив Гош» манекенщицы, которые становились все выше и тоньше и все больше напоминали мальчиков. Весталки с узкими бедрами и маленькой грудью. Везде, от Милана до Нью-Йорка, на вечеринках стали появляться девушки в смокингах. Именно он приглашал на свои дефиле темнокожих моделей. Черные жемчужины – Муния, Амалия, блистательная Мерседес из Аргентины и сводившая с ума индианка Кират – затмили белокурых светлокожих cover girls, царивших на подиумах. Дело было не в провокации, все оказалось гораздо серьезнее: это была настоящая бомба, взорвавшая общество, революция вкуса.