Шелуха/Husk - Настя Чацкая

class="p1">А улыбка Дерека — это что-то оглушающее. Стилински может поклясться.

* * *

Джон сидит в кабинете перед остывшей чашкой кофе и прижимает пальцы ко рту, поэтому, когда Стайлз появляется на пороге, он насильно заставляет плечи расслабиться, а дыхание — нормализоваться.

Он считает удары секундной стрелки за стеклянной полусферой старых часов.

— Пап.

Джон чувствует сильный спазм в горле и отворачивается, чтобы ползущий вниз угол губы не был замечен сыном. Но, кажется, он замечает. Потому что голос становится сдавленным, словно кто-то мягкой лапой наступает на голосовые связки Стайлза.

— Пап, пожалуйста… пойдём поужинаем.

Шериф Стилински смаргивает резь в глазах и на мгновение опускает голову, чтобы провести ладонью по окаменевшему за несколько часов лицу. Чтобы незаметно стереть влагу со щёк.

Стайлз с больно колотящимся сердцем смотрит, как отец поднимается со своего любимого стула и медленно идёт к выходу из комнаты. Он подходит всё ближе, но глаз не поднимает. Останавливается возле сына, поджимая губы.

Несколько мгновений смотрит воспалёнными глазами в покрасневшие глаза Стайлза, и тут же рывком прижимает к себе, зарываясь пальцами в мягкую ткань футболки.

На секунду оба застывают, и это не кажется нелепым объятьем, как иногда бывает. Скорее, это отчаянное неприятие всего того, что сгустилось чёрными тучами над домом Стилински.

Несколько ударов сердца Стайлз не шевелится, а потом поднимает руки и крепко обнимает отца в ответ. Что-то в нём с хрустом переламывается напополам.

— Прости меня, пап… — он жмурит глаза, потому что ему кажется, что, если он сейчас откроет их, то расплачется. Он не чувствует, что слёзы уже текут по его щекам, впитываясь в форму отца, которую тот так и не снял.

— Мы справимся, ребёнок.

— Прости, пожалуйста. Прости меня, — трясутся губы, и трясётся он сам.

Слёзы заливаются в рот, а плечи дрожат от всхлипов, которые он чередует с бесконечными извинениями. Но их будет мало, всегда мало. Столько дерьма было. Прости.

Прости.

Стайлз теряет счёт времени — он рыдает как никогда в жизни, уткнувшись носом в жёсткую нашивку на отцовской рубашке.

И слышит только «мы справимся».

«Лежать в постели и вспоминать события прошедшего дня странно для меня. Улыбка Дерека не выходит из головы, и я вижу этому одно объяснение — не хочу верить, что он тоже жалеет меня. Он не должен быть таким. Дерек прав. Его слова накрепко засели в голове. „Сначала казнь, потом приговор“.

28.08.2013»

Глава 4

«Я ненавижу искусственные цветы. Я ненавижу всё искусственное. Ведь, оказывается, так много обмана вокруг. Знаешь, что бы я сказал, если бы у меня спросили, какой совет я дам перед тем, как свалить отсюда? Никогда не присматривайтесь к тому, что вокруг вас. Разочароваться недолго, а жить с этим… грустно.

31.08.2013»

Стайлз старается не думать о том, что было бы круто выйти из больницы и попасть под колёса какой-нибудь фуры. Полгода назад он назвал бы это «драматизировать». Сейчас он называет это «почему бы и нет».

Стилински накидывает на голову капюшон байки — с неба накрапывает что-то мерзкое, — и идёт к машине Мелиссы МакКолл. Отец остался на беседу с Хиккеном в больнице. Кажется, они неплохо понимают друг друга. Стайлз рад, что отцу есть с кем поговорить.

Автомобилей на парковке много.

Скотт, постукивающий ладонью по крыше «Део» вишнёвого цвета, замечает Стайлза сразу же. Машет рукой, улыбается, шагает навстречу.

То ли он наконец-то учится скрывать свои эмоции, то ли действительно свыкается со всем тем, что гложет его все эти полтора месяца после оглашения диагноза. Да, в постепенной смерти есть свои плюсы. Главный состоит в том, что преподносится возможность прижиться к этой мысли.

Стайлз обходит серый легковой «Фальцваген» и вспоминает серые глаза Дональда-Который-Почти-Перестал-Бесить, когда игла одним быстрым движением вошла в настрадавшуюся вену правой руки.

— Химиотерапия — это совсем не так страшно, как представляют себе пациенты, Стайлз, — говорит Хиккен, присоединяя к катетеру тонкую прозрачную трубку, пока Стайлз лежит в мягком, наполовину опущенном кресле, и старается не смотреть на руку. Он рассматривает склонившееся над ним лицо. — У многих при одном этом слове сразу же начинается определённая психологическая реакция. К примеру, страх. Тебе страшно?

— Ну, если вы не вытащите из-за спины огромный окровавленный тесак прямо сейчас, то нет, — он не сдерживается и всё же бросает взгляд на сгиб локтя. Хиккен как раз с улыбкой прилепляет иголку, торчащую из руки, небольшим кусочком пластыря к коже.

— У тебя весьма своеобразное чувство юмора, Стайлз.

— Это точно. Ну а что касается психологических реакций… у меня с этой фигнёй одна ассоциация. Лысая голова.

Дональд бросает на Стайлза быстрый взгляд. Видимо, не верит в пренебрежительный тон — он и правда немного наигранный.

— Ну, активное выпадение волос происходит только в двадцати процентах случаев из ста. Это не так уж много.

Стилински жмёт губы.

Не то, чтобы его парили собственные волосы, но лысым он будет смотреться просто жалко. Как будто дело по-настоящему движется к концу.

— Тебя успокоит мысль о том, что чаще всего пациенты сами обривают головы до химиотерапии, потому что это один из симптомов болезни? Если твои всё ещё на месте, значит, процент лишения их минимальный. Разве что, они могут немного истончиться.

Он говорит слишком серьёзно, поэтому это успокаивает. Важная мелочь, от которой приходит небольшая доля облегчения.

— Очень жаль. Я хотел сняться в рекламе шампуня.

— Ну, у тебя хорошие волосы. — Хиккен либо не слышит иронии, либо подыгрывает.

— Наследственное.

Они недолго молчат, пока доктор проверяет капельницу и шнурок, по которому уже бежит прозрачная жидкость.

— Ничего не чувствуешь?

— Эм-м, — длинно тянет тот. — Кажется, у меня чешется кончик носа?

— Головокружение, тошнота, сухость во рту?

Стилински сглатывает. Слегка морщится, удивлённо поднимает брови.

— Кажется… такое чувство, что я только что выплюнул жвачку. Это… эм…

— Всё в порядке. — Хиккен открывает блокнот, который до этого лежал на небольшом столике около кресла, и снимает с верхнего кармашка халата ручку, что-то записывая. — Мятный привкус на языке — это нормальная реакция. Она немного усилится со временем и пройдёт примерно через пару часов.

— Фу. Это была очень говёная жвачка, — Стайлз высовывает язык и кривится, отворачиваясь.

Этот небольшой процедурный кабинет не особенно отличается от тех, где он уже бывал: сдавал кровь или проходил сеанс облучения. Здесь белые подоконники и белые потолки. Стерильная убраность, почти пустота, и в то же время нагромождение полок и шкафов со склянками, в углу — несколько